За рекой, в тени деревьев - [32]

– Сперва дерутся, чтобы захватить город на скрещении главных дорог. Назовем этот город хотя бы Сен-Ло. Потом надо оседлать дороги, взяв соседние города и деревни. Противник удерживает главную линию обороны, но не может стянуть дивизии для контрудара, так как штурмовая авиация перехватывает их на дорогах. Тебе не скучно? Мне все это надоело до чертиков.

– А мне нет. Я еще никогда не слышала, чтобы объясняли так понятно.

– Спасибо, – сказал полковник. – Ты уверена, что тебе хочется обучиться этой страшной науке?

– Да, – сказала она. – Ведь я тебя люблю и хочу, чтобы ты разделил ее со мною.

– Никто не может разделить мое ремесло с кем бы то ни было, – сказал полковник. – Я только рассказываю тебе, как это делается. И могу добавить несколько анекдотов, чтобы тебе было интереснее.

– Пожалуйста.

– Взять Париж ничего не стоило, – сказал полковник. – Пустая жестикуляция, войны тут никакой не было. Мы застрелили несколько писарей – сняли заслон, который, как всегда, оставили немцы, чтобы прикрыть свой отход. Наверно, они решили, что им уже больше не понадобится столько писарей, и поставили их под ружье.

– Разве взятие Парижа не было большой победой?

– Люди Леклерка – еще один хлюст третьего или четвертого сорта, чью кончину я отпраздновал бутылкой перьежуэ сорок второго года, – расстреляли немало патронов, чтобы это выглядело шикарнее, благо патронов они получили от нас вдоволь. Но все это была чепуха.

– Ты там участвовал?

– Да, – сказал полковник. – Смело могу сказать, что участвовал.

– И это не произвело на тебя впечатления? В конце концов, это же был Париж, и не каждому приходилось его брать.

– Сами французы взяли его четырьмя днями раньше. Но по великому плану штаба Верховного командования союзных экспедиционных сил, где собрались все тыловые политиканы из военных, – они носили нашивку, изображавшую что-то пламенное, а мы листик клевера как опознавательный знак, но больше на счастье, – так вот, по этому хитроумному плану город надо было окружить. Просто взять его мы не могли. К тому же нам пришлось дожидаться прибытия генерала и даже фельдмаршала Бернарда Лоу Монтгомери, который не сумел заткнуть брешь у Фалеза, продвигаться вперед было нелегко, вот он к нам вовремя и не поспел.

– Наверное, вам его очень не хватало, – сказала девушка.

– Еще бы, – откликнулся полковник. – Ужасно не хватало.

– Но разве во всем этом не было ничего благородного, ничего героического?

– А как же, – сказал полковник. – Мы пробивались из Ба-Медона через Пор-де-Сен-Клу по улицам, которые я знал и любил, и у нас не было ни одного убитого, и мы старались причинить городу как можно меньше вреда. На площади Звезды я взял в плен дворецкого Эльзы Максуэлл. Это была очень сложная операция. На него донесли, будто он японский снайпер и застрелил несколько парижан. Такого мы еще не слыхали! Вот мы и послали трех солдат на крышу, где он прятался, но он оказался безобидным парнишкой из Индокитая.

– Я начинаю понемножку понимать. Но как все это обидно!

– Всегда обидно, еще как обидно! Но в нашем ремесле нельзя ничего принимать близко к сердцу.

– Ты думаешь, что во времена кондотьеров было то же самое?

– Уверен, что еще хуже.

– Но рука у тебя ранена честно?

– Да. В самом что ни на есть честном бою. На каменистой, голой, как плешь, высоте.

– Пожалуйста, дай мне ее потрогать, – сказала она.

– Только поосторожнее с ладонью, – сказал полковник. – Она пробита, и рана нет-нет да и открывается.

– Тебе надо писать, – сказала девушка. – Я говорю серьезно. Люди должны обо всем этом знать.

– Нет, – возразил полковник. – У меня нет таланта, и я знаю слишком много. Любой враль почти всегда пишет убедительнее очевидца.

– Но писали же другие военные!

– Да. Мориц Саксонский. Фридрих Великий. Су Цинь.

– А в наше время?

– Ты, не задумываясь, сказала «в наше». Но мне это нравится.

– Ведь многие из нынешних военных пишут!

– Пишут. Ну а ты их читаешь?

– Нет. Я читаю главным образом классиков и скандальную хронику в иллюстрированных журналах. И твои письма.

– Ты бы их сожгла, – сказал полковник. – Они ни к черту не годятся.

– Пожалуйста, не будь таким грубым.

– Не буду. Что бы тебе рассказать поинтереснее?

– Расскажи, как ты был генералом.

– Ах, об этом. – Он сделал Gran Maestro знак принести шампанское. Это был редерер сорок второго года, который он любил. – Если ты занимаешь генеральскую должность, ты живешь в прицепном фургоне, и твой начальник штаба живет в таком же фургоне, и у тебя есть выпивка, когда у других ее нет. Твои начальники отделов живут на КП. Я бы мог о них рассказать, но тебе будет скучно. Я бы мог рассказать о начальниках первого, второго, третьего, четвертого и пятого отделов, но у немцев был и шестой. Боюсь только, что тебе будет скучно… Если ты генерал, у тебя есть карта под плексигласом и на ней – три полка из трех батальонов каждый. Все это нанесено на карту цветным карандашом. На карте указаны разграничительные линии, чтобы батальоны не лезли куда попало и не перестреляли друг друга. Каждый батальон состоит из пяти рот. Все батальоны должны быть хорошими, но и среди них есть хорошие, а есть и похуже. Кроме того, у тебя есть дивизионная артиллерия, танковый батальон и целая гора запчастей. Вся твоя жизнь сводится к координатам на карте.