За пять веков до Соломона - [35]

В стороне от трона кто-то тихонько кашлянул. Моисей посмотрел туда и понял, что неосторожного замечание фараона родило ему нового смертельного врага.

— Спасибо, Рамсес, на добром слове. Но в далекой стране остались мои жена и сын. Обещал я к ним вернуться. Да и забыть я успел науки государственные, — короткий взгляд в сторону подтвердил опасение, что Везир не расслабился и после этого ответа. Жаль, новые враги были совсем ни к чему. Но, помня о главной цели, Моисей продолжил после недолгой паузы. — Так что, отпустишь рабов-евреев со мной?

— Нет, Моисей, не отпущу. Египетскому народу простой ответ надобен, кто виновен в несчастьях всех. И когда прикажу я детей рабов убить, люди крепче в силу власти поверят.

— Но ведь потом тебя же и проклянут!

— Ничего, я заставлю себя полюбить! Нет ничего короче памяти простых людей. Если удастся нам два-три года подряд щедрый урожай собрать, я в их глазах героем стану, что страну от всех бед избавил!

Моисей зашел с другой стороны:

— Рамсес, ты ведь добрый правитель. У тебя столько планов, как землю Египетскую краше сделать — ты ведь сам рассказывал. Не может современный образованный человек вспоминать дикие обычаи старины.

Рамсес зло расхохотался:

— Добрый, говоришь! Тебе-то хорошо известно, что во все века армия и народ в послушании только двумя вещами держались: дарами щедрыми да страхом лютым. Хватит, сделал я даров не мало, хлеб бесплатно раздавая. И где она благодарность людская? Где? Нет ее. Вместо того люди гиенами злобными друг на друга смотрят и даже в мою сторону поглядывать осмеливаются. Пришло время страхом смерти воспользоваться.

— А не боишься, Рамсес, восстания людей, до отчаянья доведенных?

— Мне ли, фараону, бояться следует? Моисей, ты забываешься верно. Я уже не тот мальчик, что вместе с тобой в догонялки играл. Я повелитель Верхнего и Нижнего Египта, в чьем праве волею Богов любого человека казнить и миловать. Пусть только попробует кто восстать. Сразу силу верной Египетской армии узнает.

Моисей опустил взгляд на роскошный мозаичный пол. Как ни горько было это признавать, он потерпел полную неудачу…

* * *

История повторялась во второй раз. Это все уже было. Он однажды стоял вот так перед фараоном. Совершая ту же ошибку. Пытался спорить, не имея аргументов. Да еще и у всех на виду, подрывая авторитет фараона!

Ни кнут, ни пряник не помогли. Что делать? Какие слова найти, чтобы убедить упрямого Рамсеса?

Солнце медленно заходило за гору Меретсегер, последние лучи прощались с дворцами на восточном берегу. Похожая на огромную пирамиду верхушка горы отчетливо темнела на фоне ярко-розового неба. Говорят, что именно из-за этого сходства много лет назад первые цари Среднего Царства перенесли сюда свои могилы. И любой, даже самый мелкий чиновник, мечтал быть похороненным на склонах священной горы, «Любящей Молчание». Чем выше статус — тем ближе могла находиться могила к недоступной простым смертным Долине Царей.

Интересно было бы посмотреть, как выглядела завершенная гробница Сети. Только для этого следовало приехать в Египет на погребение — сейчас усыпальница великого фараона запечатана священными печатями и охранялась днем и ночью сторожевым отрядом верных жрецов.

Моисей перевел взгляд на солнечную дорожку, что радостно бежала по рябистой поверхности Великой Реки, и медленно погрузился во внутренний мир.

Первым пришел Мудрец. Выглядел он, против обыкновения, изможденным и уставшим. Борода торчала белыми пучками во все стороны, словно несколько лет не стриженная, лоб покрывал толстенный слой красной пыли (той самой, что встречалась в мадиамских горах), отчего лицо походило на потемневшее бордовое яблоко, покрытое густой шерстью. На этом колючем яблоке неестественно ярко белели умные глаза, в которых отражался спокойный характер хозяина.

И совсем не вязалось с уставшим видом поведение Мудреца. Он радостно обнял Моисея, а потом уселся рядом, напевая веселую мелодию и помогая себе похлопыванием по коленям.

Стоило Моисею на миг отвернуться, чтобы замыслиться над диковинным появлением, обычно такого сдержанного Мудреца, как все вокруг изменилось. Солнечный свет померк, сменившись густым полумраком тронного зала. Моисей стоял в самом центре перед грозным Сети, который коротко отдавал приказания Везиру. Откинувшись на высокую спинку трона, фараон барабанил по резным подлокотникам, поочередно сжимая пальцами хищные морды львов, и гневно поглядывал на Моисея. Тому стало опять не по себе. Сети безмолвно шевелил губами, а затем яростно взметнул руку, жестом приказывая Моисею убираться прочь.

Моисей повернулся в направлении, куда указывал фараон, и мир во второй раз изменился, как-то несмело съежившись, уступив место непроглядной тьме. Только в самом центре пылал костер, у которого сидел, опершись на посох, Иофор. Моисей устроился рядом, и уставился на огонь. Длинные языки пламени причудливо изгибались и извивались, изредка выстреливая вверх снопы искр. Казалось, что огонь живет собственной жизнью, подчиняясь одному ему ведомому ритму. Алые, желтые и синеватые отсветы сменяли друг друга, то вздымаясь в высоту, то прижимаясь к самым углям.