За пределы безмолвной планеты - [16]

Рэнсом достаточно разбирался в физике, чтобы догадаться, что находится на планете, которая легче Земли. Здесь природе было проще реализовать свое стремление вверх, к небу. Эта мысль заставила его задуматься, куда же он попал. Сначала он вспомнил о Венере, но не был уверен, больше она Земли или меньше; кроме того, температура там вроде бы должна быть повыше. Может быть, он очутился на Марсе или даже на Луне. Сначала он отверг последний вариант, поскольку при посадке не видел Землю, но потом вспомнил, что как-то слыхал об обратной стороне Луны, откуда Землю не видно никогда. Вполне могло случиться, что он сейчас скитается по обратной стороне Луны! При этой мысли он еще острее, чем раньше, ощутил одиночество, хотя разум подсказывал, что в его положении Луна и Марс мало чем отличаются друг от друга.

Во многих лощинах Рэнсому встречались голубые ручейки, которые с шипением спешили к низине по левую руку. Вода в них, как и в озере, была теплой, воздух над ними также нагревался, и Рэнсом, карабкаясь вверх и вниз по склонам, как будто постоянно попадал из одной климатической зоны в другую. Именно по контрасту с теплой лощиной он, поднявшись на очередной гребень, обратил внимание, что в лесу становится все холоднее. Рэнсом огляделся и обнаружил, что и свет явственно ослабевает. В своих расчетах он совсем упустил из виду ночь, и притом понятия не имел, что такое ночь на Малакандре! Полумрак сгущался. Вздох холодного ветра пронесся меж лиловых стеблей, и они заколебались, снова напомнив о своей легкости и гибкости, столь неожиданных при огромной высоте. До сих пор страх и ощущение необычности всего происходящего помогали Рэнсому забыть о голоде и усталости, но теперь они напомнили о себе. Подавив дрожь, он заставил се бя идти вперед. Ветер усиливался. Громадные листья поплыли над ним в медленном танце. Меж ними то и дело мелькал просвет все бледнеющего неба, и вот уже на нем зажглись первые звезды. Безмолвие покинуло лес. Рэнсом тревожно озирался, боясь неожиданного нападения, но видел только быстро наступающую темноту.

Теперь он радовался теплу, висящему над ручьями. Здесь можно было укрыться от нарастающего мороза. Дальше идти не стоило: так или иначе, он не знал, уходит от опасности или приближается к ней. Опасность была повсюду, двигался ли он вперед или стоял на месте. Зато у ручья можно устроиться в тепле. Рэнсом устало тащился вперед в поисках очередной лощины. Ее долго не было, и он перепугался, что все они остались позади. Он уже собирался повернуть назад, как вдруг перед ним возник крутой спуск; Рэнсом поскользнулся, съехал вниз и очутился на берегу потока. Деревья (вопреки себе он называл гибкие растения «деревьями») оставляли над ручьем просвет, вода слабо фосфоресцировала, так что здесь было немного светлее. Русло ручья шло справа налево под сильным уклоном. Рэнсом, как некий турист в поисках «местечка получше», немного поднялся вверх по течению. Склон стал еще круче. Ручей здесь обрывался вниз небольшим водопадом. У Рэнсома появилась было смутная мысль, что вода падает слишком медленно, но он чересчур устал, чтобы задумываться об этом. Температура воды была явно выше, чем в озере: может быть, неподалеку находился подземный источник тепла. Но путника гораздо больше интересовало, можно ли ее пить. Его мучила жажда, но вода на вид была непохожа на воду. Вдруг она ядовита? Он постарается не пить ее. Может быть, он достаточно устал, чтобы заснуть, несмотря на жажду. Рэнсом опустился на колени и сполоснул руки в теплом ручье, потом перекатился в выемку рядом с водопадом и зевнул.

Звук собственного зевка, столько раз слышанный в детской, в школьном общежитии, во множестве спален, вдруг пробудил в нем острую жалость к себе. Он подтянул колени к груди и обхватил себя руками. Его захлестнуло чувство чуть ли не сыновней любви к собственному телу. Часы у него на запястье молчали, и он завел их. Что-то бормоча, тихонько похныкивая, он думал о том, как на далекой планете Земля люди ложатся в постель — в домах, океанских лайнерах, гостиницах, супруги, маленькие дети под присмотром нянюшек; сгрудившиеся вместе для тепла, пропахшие табаком мужчины в кубриках и окопах. Он не мог больше сопротивляться желанию заговорить с собой: «Мы позаботимся о тебе, Рэнсом… мы будем держаться вместе, старина!…» Вдруг он подумал, что в ручье может обитать острозубое страшилище вроде того, в озере. «Верно, Рэнсом, — пробормотал он. — Не годится здесь оставаться на ночь. Немного отдохнем, и пойдем дальше. Но не сейчас. Чуть погодя».

IX

Рэнсом проснулся от жажды. За ночь он не замерз, хотя одежда и отсырела. Теперь на него падали лучи солнца и рядом весело плясал водопад, искрясь всеми оттенками голубизны и отбрасывая бегущие отблески на нависшие сверху листья. Но вспомнив свое положение, Рэнсом ощутил почти невыносимую тяжесть. Ах, если бы он только не потерял самообладания! Сейчас сорны уже убили бы его, и смерть была бы избавлением. Тут же с невыразимым облегчением он вспомнил, что в лесу скитается человек. Хорошо бы его встретить. Он подошел бы к бедняге и сказал: «Привет, Рэнсом!…» Нет, тут что-то не то. Ведь Рэнсом — это он сам! Или нет? Кто был тот человек, которого он привел к теплому ручью, уложил спать и посоветовал не пить незнакомую воду? Наверное, какой-нибудь новичок, который здесь еще не разобрался, что к чему. Ладно, что бы там ни говорил Рэнсом, теперь пора напиться. Он лег на берег и окунул лицо в теплые струи ручья. Как хорошо пить! Вода была с сильным минеральным привкусом, но невероятно вкусная. Он сделал еще несколько глотков и почувствовал, как проясняется разум и в тело вливаются силы. Все это чепуха, нет никакого второго Рэнсома. Теперь он отдавал себе отчет, что ему угрожает безумие. Чтобы отвлечься, он вознес горячую молитву и начал приводить себя в порядок. Впрочем, не так уж важно, сойдет он с ума или нет. Может быть, это уже произошло, и он вовсе не на Малакандре, а лежит в постели в какой-нибудь английской психиатрической лечебнице. Как было бы хорошо! Он тогда спросил бы Рэнсома… черт побери, снова начинается!.. Беглец поднялся и торопливо пошел прочь.