За пределом. Том 3 - [26]

Он не такой как все — часто ли это фразу слышат другие? Если у них есть дочь или подруга, то уверен, что достаточно, чтоб понять, насколько она смешно звучит.

Поговори я с ним раньше, быть может и повёлся бы на это. Может даже подружился бы, однако после случившегося как с Бурым, так и с Фиестой я зарубил себе на носу, что в криминале такое равносильно тому, что ты будешь жонглировать банками с чистым нитроглицерином. Какая-нибудь да рванёт в твоей руке или перед лицом. Особенно Бурый преподал мне хороший урок дружбы и братства, где тебе говорят одно, но делают другое.

И сейчас я смотрел в глаза Французу, направив на него пистолет.

— Был у тебя выбор, Француз, когда ты сдавал меня Фиесте? — спокойно произнёс я.

Француз замер, будто превратился на какие-то секунды в статую. Но вот он неуверенно улыбнулся, пытаясь взять ситуацию под контроль.

— Шрам, ты…

— Я вышибу тебе мозги, если ты опустишь руки ниже стола без моей команды, — настойчиво произнёс я без улыбки. — Сейчас медленно вытащил телефон, без резких движений, и положил на стол, после чего руки перед собой ладонями вверх и даже не думай их убрать.

Он сделал так, как ему сказали, смерив меня злобным взглядом.

— Ты…

— Я знаю, что ты сдал меня Фиесте, — произнёс я тихо и спокойно. — Позвонил и предупредил о моём приходе.

— Что ты несёшь!? Ты сам говорил, что там была девчонка…

— И она узнала, что я иду убивать её? Вау, так у нас телепаты по улицам теперь разгуливают в Нижнем городе? Я очень сомневаюсь в этом.

— Я бы не стал…

— В комнате, когда Бурый сообщил нам о заказе на Фиесту, были ты, я, Бурый, Гребня и Панк. Пять человек. Бурый сам не стал бы сдавать человека, который может выдать врагу все его секреты. Панк всецело доверяет Бурому и не посмел бы за его спиной провернуть это. Особенно после того, как Фиеста ему по морде дала ногой. Уж точно не за такую, он её и сам бы грохнул. Гребне вообще плевать. Я… — я показал ему свободную руку с перевязанными пальцами, другой целясь в него из пистолета. — Остаёшься ты, Француз.

— Я не предаю своих, — покачал он головой, откинувшись на спинку стула.

— Ты сам был не очень за её устранение. Единственный. Говорил, что слова Бурого всего лишь предположения. Интересно, что он скажет, когда я ему расскажу это всё? Убьют тебя вместе с семьёй или сначала их, а потом тебя?

— Не смей втягивать… — начал очень тихо с угрозой он, но я красноречиво щёлкнул курком.

— Закрой рот и не указывай мне, что делать, если не хочешь встретиться со своей семьёй в следующий раз на том свете, Француз, — прохрипел я, подавшись вперёд. — Я не буду повторять дважды.

Промолчал, глядя на меня с ненавистью.

— Бурый убьёт тебя за это, как это хотел сделать с Фиестой, которую он тоже долго знал.

— Он не поверит тебе.

— Поверит. А теперь отвечай на вопросы, который я задаю. Отвечай честно, иначе я застрелю тебя прямо здесь и сейчас, а потом отправлюсь за твой семьёй. Взгляни мне в глаза и скажи, блефую ли я?

И он посмотрел в них. Это была невидимая борьба между нами. Борьба не физической, а внутренней силы. Если так выразиться, борьба шла внутри нас самих, внутри нашего сознания: признать противника более сильным и сдаться или нет. Ничего мистического, лишь обычные природные инстинкты стаи, где выбирают вожака.

Я смотрел спокойно и отстранённо, буквально вглядываясь в его зрачки, будто хотел увидеть его мозг. Он смотрел напряжённо, будто пытаясь задавить своим хмурым взглядом, своей аурой бандита и бесстрашия, но я привык держать лицо.

— А теперь вопрос: Фиеста знала о заказе до того, как ты позвонил?

Важный момент, который решит многое. Не всё, но многое, и если я одержу верх, это облегчит мне работу. Это была борьба за власть…

И Француз в ней проиграл.

— Нет, — с трудом ответил он, как если бы выдавливал эти слова из себя силой.

— Ты знал, что она работает на других?

— Нет.

— Ты её надоумил напасть на меня?

— Нет, Фиеста сама решила. Я лишь предупредил, что за ней отправили тебя убить её. Я не знал, что всё кончится для тебя так. Думал, что она просто убежит.

— То есть ты позвонил ей сразу после обсуждения, кто пойдёт на дело, так?

— Ты и так знаешь, что да.

— Ты знал же, что делаешь это за спиной Бурого, Француз, и всё равно позвонил. Почему? Ты же веришь ему.

— Я не поверил сначала, что это Фиеста. Не поверил, что она сдавала, и подумал, что Бурый ошибается. Под такие обвинения мог попасть каждый, и даже он.

Дело было сделано. Я отключил диктофон на телефоне, после чего мог вздохнуть более спокойно. Теперь Француз был у меня в кармане. У меня есть железные доказательства его вины — запись, где он отозвался на своё прозвище, а потом не тонко намекнул, что Бурый и сам может быть стукачом. Попади Бурому это на стол, и Француз не жилец.

До этого были лишь мои домыслы против Француза, и, случись спор, поверили бы, скорее всего, ему. Теперь же даже его знакомство с Бурым с детства не поможет.

Прогнившая, проворовавшаяся структура. То, что выглядело верной друг другу криминальной командой, что так любят показывать по телеку, где брат за брата, оказалась кучкой предателей и убийц, где каждый играет за спиной другого против него, не гнушаясь ничего.