За пределами любви - [171]

– Я ведь снял дом напротив, установил в нем телескоп, – говорю же, мы видели абсолютно все, телескоп мощный, было очень забавно. А потом я решил добавить в твою жизнь немного ужаса. Смастерить из нее такой хичкоковский триллер с саспенсом. Мне всегда нравился Хичкок, ты, наверное, знаешь, есть такой режиссер, а тут появился шанс вмонтировать его приемчики в реальную жизнь.

Рассел откинулся на кресле, покачиваясь на упругой спинке, закинул руки за голову, – теперь он выглядел мечтательным.

– Вот тогда тебе стало казаться, что за тобой следят, что тебя подслушивают, за тобой подглядывают, тебе мерещились всякие шорохи, скрипы, проезжающие мимо автомашины, взгляды из-за угла… Но тебе это не казалось – подглядывание, подслушивание, скрипы происходили на самом деле. Специально, чтобы ты их услышала, заметила, но не поняла, откуда они исходят. Я же говорю, мы мастера театральных постановок, вот и перенесли Бродвей с Голливудом в твою жизнь, чтобы она стала триллером с постоянным саспенсом. К тому же не надо забывать: ты была совершенно дезориентирована, растеряна, на тебя легко было влиять. Я же говорю, ты помешалась, не сознавая при этом своего помешательства. В общем, создавать у тебя слуховые и зрительные галлюцинации особых трудов не составляло. Пришлось, конечно, поработать, но нам любимая работа не в тягость.

Он так и продолжал раскачиваться на кресле, мечтательно разглядывая потолок.

– А тут еще твой Влэд невольно помогал нам, ведь для девочки спать с мужем матери – тоже немалая нагрузка. Так что твоя психика просто напросто разломилась перед моим зачарованным взором, и я легко мог изучать ее срез. Бесконечно интересно.

– Зачем? – прервала его Элизабет. – Зачем я тебе нужна? Я не понимаю!

– Ну как же, я же говорю, скучно. Занять себя особенно нечем, все интересное я уже перепробовал. К тому же полезно, ведь моя основная работа – изучать жизнь, а тут такой замечательный материал под руками. Кроме того, ты не случайный для меня человечек. Я знал тебя девочкой, твоя мать любила меня, у меня с ней связаны воспоминания, а тут ты стала ее продолжением… Как я мог такое упустить? В итоге мы добавили в твою жизнь постоянный элемент страха и наблюдали, как хрупкая психика не выдерживает, трещит по швам.

Он вытянул руки из-под головы, потянулся к бокалу, он уже давно из него не отпивал.

– А потом я решил, что хватит, пора тебя украсть, и подослал Бена с Джиной. Еще одна театральная постановка с комическими элементами. Они оба отлично сыграли свои роли: поверь мне, Бен совсем не такой дебил, каким представлялся. А Джина вообще талантливая девочка, она далеко пойдет, ну а как же иначе, я ведь ее воспитал. Мы придумали, вернее, я придумал, что она воссоздаст образ твоей матери – голос, походку, одежду, прическу, даже духи. Возник сильный ассоциативный эффект, эффект доверия, и образ поглотил тебя, ты растворилась в нем. И представляешь, все это происходит на совершенно подсознательном уровне: я просто дергал за ниточки и влиял на твои чувства, поступки, даже сны. Полный восторг!

Рука добралась до бокала, потом бокал добрался до рта, медленно опрокинулся.

– Но сколько можно дергать за ниточки? Пора было тебя увозить. И увезли бы, если бы не твой Влэд, – он оказался с интуицией, этого у него не отнимешь. Он вообще не без таланта, мог бы смастерить что-нибудь стоящее, но слишком уж зациклен на прозе жизни. Понимаешь, художник должен отречься от реальности – он не должен чувствовать, не должен любить, не должен никому принадлежать, тогда весь резерв эмоций тратится на его воображаемый мир, на его работу. А вот если размениваться на мелочи, вроде обыденной жизни, вроде любви к женщине, на удовлетворение ее желаний, капризов, – тогда ничего хорошего не создашь. Никаких внутренних ресурсов не хватит. Ну это я так, к слову.

Рассел допил коньяк, снова стал наливать из графинчика.

– Так вот, он, похоже, что-то проинтуичил, твой Влэд, и расстроил весь мой чудесно составленный план. Он вообще стал догадываться, что все не случайно, не просто так, и однажды, когда мы столкнулись на улице, даже попытался заговорить со мной. Но, конечно, все до конца ему понять не удалось. Да и куда ему.

Графин уже стоял на столе, в бокале плавно колыхалась новая порция янтарной жидкости.

– И тем не менее он тебя увез. Мы, конечно, следили за вами, организовали целую такую полицейскую операцию. Не мог же я тебя упустить, когда столько времени потрачено, столько сил вложено, когда ты уже полностью была подготовлена. Посылали вам по почте открытки, ну так, для смеха и поддержания общей напряженности действия. К тому моменту я уже решил, что мне нужна твоя душа, мне казалось, что я смогу ее заполучить. Оставалось только тебя увезти.

– Значит, ты хотел заполучить мою душу, – повторила Элизабет.

Почему-то она перестала чувствовать свое тело – ни боли, ни усталости, ни страха, ни возбуждения, ни волнения. Она вся обратилась в слух, в зрение, превратилась в вычислительную машину. Сейчас она узнавала, как была просчитана и промерена ее жизнь, которая, оказывается, ей и не принадлежала. Оказывается, она была придумана кем-то другим и запущена, как в глупом голливудском кинематографе. Она стала марионеткой, пушинкой, на которую дули, чтобы она летела в нужную сторону. Как он сказал, «ею легко манипулировать».