За Отчизну (Часть первая) - [11]

Штепан вернулся в столовую и присоединился к беседе Теклы и Мартина. Скоро обед был готов, и вся семья Дубов, Штепан, Мартин, оба подмастерья и ученики уселись за стол. Едва Войтех успел прочесть предобеденную молитву, как вошел Шимон. За этот год он возмужал и стал еще большим щеголем. Сейчас он был одет по последней моде богатых горожан: ярко-голубая короткая куртка, длинные, по самые бедра, чулки - один красный, другой зеленый, башмаки с длиннейшими острыми носками и с маленьким бубенчиком на каждом носке. Такие же бубенчики были на рукавах. На поясе висели шелковый кошелек и небольшой кинжальчик. Когда Шимон уселся за стол, Войтех недовольно покачал головой: - Опять, как осел, бубенчиками увесился! Шимон обиделся: - Почему "как осел"? Так одеваются в Баварии, во Франции и в Брабанте. - Приятно слышать, что и в других землях ослы встречаются, не только у нас в Чехии, - насмешливо заметил Ратибор. Разговор, естественно, зашел о последних событиях в университете. Штепан и Мартин наперебой рассказывали о победе сторонников Гуса. Шимон, молча слушавший все это, вдруг взорвался: - Все еретики-виклефисты ненавидят власть святейшего отца и стараются сделать и университет виклефистским, а ваш Ян Гус есть первый архиеретик! Недаром пан архиепископ предал его церковному проклятию. И это еще не всё... - Подавись своим проклятием! - крикнул в ярости Ратибор. - Тише вы, тише! - пыталась успокоить разгоревшиеся страсти Текла. Спор, наверно, перешел бы в нечто более серьезное, если бы стук в дверь не отвлек общего внимания. - Гавлик, посмотри, кто стучит, - сказал Войтех. Гавлик вышел и тотчас вернулся: - Там вас, пан Шимон, какой-то не то монах, не то попик спрашивает. Шимон поднялся и, сопровождаемый неодобрительными взглядами отца и брата, вышел на крыльцо. Белокурый юноша в платье клирика20 вручил Шимону записку на немецком языке. Воспитатель, наставник и духовник Шимона священник Ян Протива писал ему: "Сын мой! Будь сегодня у меня на Поржичах в первом часу после захода солнца. Прими мое отеческое благословение. Я. П.". Такие вызовы для Шимона, видимо, были нередки, потому что, не задавая никаких вопросов, он коротко ответил: - Передай отцу Яну, что я буду.

Когда Шимон вошел в Поржичи, весенние сумерки начали сгущаться и переходить в мягкую вечернюю темноту. Силуэты домов погружались в тень. Глаз едва МОР уловить смутные очертания стен, хотя на фоне еще не совсем потемневшего неба вырисовывались крыши и остроконечные вершины башенок. Шимон шел уверенно, как человек, которому здесь приходилось бывать не один раз. Подойдя к ограде церкви св. Климента, Шимон с усилием открыл чугунную решетчатую калитку и направился через церковный двор к одноэтажному домику, стоявшему позади церкви в небольшом фруктовом саду. На стук Шимона дверь открыл юноша в подряснике, со свечой в руке. Он сразу же узнал Шимона по голосу и пропустил его в дом. Пройдя сени, Шимон оказался в небольшой комнате, стены и пол которой были убраны коврами. Вдоль стен стояли длинные скамьи, покрытые темным сукном, в углу висело большое черное распятие. Воздух комнаты был пропитан пряными восточными благовониями. Клирик поставил на круглый стол подсвечник и спросил Шимона по-немецки: - Вас отец Иоганн вызвал или у вас к нему свое дело? Неровный свет свечи освещал круглое выхоленное, розовое лицо с нежной кожей, пухлыми губами и с ямочками на щеках. Зеленые глаза клирика выражали одновременно хитрость и наглость. - А тебе, Генрих, не все ли равно? Клирик усмехнулся краем рта: - Отец Иоганн Протива сейчас занят важной беседой с господином магистром из капитула... Шимон бесцеремонно перебил его: - Отец Иоганн Протива велел мне прийти. Доложи ему. Клирик недовольно передернул узкими плечами, и его маленькая фигурка скрылась в дверях. В доме стояла гнетущая тишина - ковры поглощали все звуки, и даже двери раскрывались совершенно бесшумно. Шимон недолго оставался один в этой тишине, нарушаемой только потрескиванием свечи. Генрих вновь бесшумно появился в комнате и мягким, округленным жестом пригласил его следовать за собой. Они прошли еще две комнаты, слабо освещенные одинокими свечами в высоких серебряных подсвечниках, и подошли к двери, задрапированной темным сукном с серебряной вышивкой.

Клирик постучал и высоким голосом произнес нараспев по-латыни: - Во имя отца и сына и святого духа... - Аминь! - глухо донеслось из-за закрытой двери. Клирик открыл дверь и пропустил Шимона в большой, почти квадратный кабинет. У противоположной стены между двумя высокими стрельчатыми окнами с разноцветными стеклами стоял большой стол. Два трехсвечника, стоявшие на столе, освещали небольшое серебряное распятие, выделявшееся на черном фоне сукна, покрывавшего стол. Все стены кабинета были заняты книжными полками. У стола стояли два больших глубоких кресла. В одном из кресел сидел невысокий сухой старичок в темной рясе. На Шимона пристально глядела пара небольших серых глаз, холодных и суровых. Лицо священника было гладко выбрито и покрыто сеткой мелких морщин. Справа от старика сидел другой монах, в серой рясе францисканца. Это был высокий, тонкий, еще далеко не старый человек. Шимон скромно поклонился и подошел под благословение старика. Священник помоложе почтительно обратился к старику: - Вот, достопочтенный отец, тот самый юноша Шимон, о котором я вам говорил. Старик вскинул глаза на Шимона: - Он выглядит молодо, но видно - мальчик хитер, как лисица, и тщеславен, как павлин. Пожалуй, нам он пригодится. Старик говорил тихим, шелестящим голосом. Разговор шел по-латыни, и Шимон не понимал ни слова. Выдержав паузу, старый священник еще раз пристально взглянул на Шимона и обратился к нему по-немецки: - Почтенный брат Иоганн рекомендовал мне тебя, сын мой, как преданного католика, мечтающего верно служить нашей матери - святой католической церкви. Шимон почтительно склонил голову. - Твои родители и брат, кажется, не разделяют твоей преданности святому престолу? - Да, достопочтенный отец, они враждуют со мной и следуют за магистром Яном Гусом. - За этим исчадием дьявола, слугой антихриста, за этим проклятым святой церковью еретиком? Кто еще с ними в единомыслии? - Мой двоюродный брат Штепан - студент факультета свободных искусств, и еще много всяких ремесленников... и других... - Рано или поздно железная рука святейшей инквизиции их покарает. Но сейчас не время. Сейчас мы, сын мой, от тебя ожидаем другой услуги. - Я слушаю вас, достопочтенный отец. - Ты, кажется, имеешь большие знакомства среди пражских мастеров? - Да, отец, мне приходилось бывать частенько в их компании в доме пана Зуммера. - Купца Зуммера? Так, так... - Но, смею сказать, достопочтенный отец, те мастера - верные католики и почти все немцы. - Тем лучше. Это нам и надо. Теперь слушай хорошенько и запомни, чего мы ждем от тебя. Нам надо, чтобы ты в течение трех - четырех дней бывал в компании мастеров - как чехов, так и немцев, которые в своих доходах зависят от университета и выполняют его заказы. Тебе понятно, о чем я говорю? - Не совсем, достопочтенный отец. - Мы имеем в виду писцов, корректоров, продавцов пергамента, аптекарей, переплетчиков, книгопродавцев, старателей написанного... ну конечно, и других купцов, что сбывают свой товар университету. Теперь понятно? - Понимаю, достопочтенный отец. - Хорошо. Ты, вероятно, слыхал, что немцы - магистры, бакалавры и студенты - твердо решили не принимать королевского декрета о новом порядке в университете. Надо, чтобы ты в беседах с мастерами и купцами растолковал им, что если немцы уйдут из Праги, то они, то есть мастера и купцы, не будут иметь заказчиков, Вот ты и растолкуй им, какой они понесут убыток, если немцы из университета покинут Прагу. Надо, чтобы чехи-ремесленники возмутились этим декретом, дающим победу в университете проклятым еретикам. Надо разъяснять, что декрет ведет их к разорению, а университет - к гибели. - Но, достопочтенный отец, осмелюсь сказать, я слишком молод годами, чтобы мастера, люди зрелого возраста, позволили мне их в чем-нибудь убеждать. - То, что ты молод, - это как раз и лучше. Ты их ни в чем не убеждай одному-другому внуши эти мысли, а они уже сами начнут друг друга убеждать. А ты будешь вне подозрений. Кто ж заподозрит зеленого юношу в подстрекательстве солидных мужей! - Теперь мне все понятно, достопочтенный отец. - Я тебя, сын мой, не предупреждаю, что может случиться, если ты кого-нибудь посвятишь в наш разговор. Тут вставил свое слово Ян Протива, до сих пор хранивший почтительное молчание. Наклонившись к старику, он быстро сказал ему по-латыни: - Достопочтенный отец может быть на этот счет совершенно спокоен. Парень навеки связан с нами, и если он нам нужен, то мы ему еще больше. Надо ему кое в чем помочь за его усердие. Старик кивнул головой: - Говори. Мы поможем. Ян Протива обратился к Шимону снова по-немецки: - Скажи, сын мой, ты как будто хотел поступить приказчиком к купцу Гельмуту Гартману? - Ничего не получилось, пан мистр. Нужен залог, да еще всякие взносы и угощение. А где взять столько денег? Отец не даст. Ян Протива поднялся и положил свою тонкую мягкую руку на плечо Шимона: - Если твой ослепленный ересью отец не желает помочь своему сыну, ему поможет наша общая святая мать - католическая церковь. Когда выполнишь свое задание, приходи ко мне, и мы решим твое дело. Святая церковь непокорных еретиков карает, но преданных ей сынов щедро награждает. - И, повернувшись к старику, спросил: - Достопочтенный отец, ему можно уходить? - Пусть идет с миром. - И как бы про себя задумчиво произнес: Ремесленники в Праге - большая сила... очень большая... Да, постой! окликнул он уходящего Шимона. - Где этот друг пражского еретика... как его там... ну, купец, что всюду ездит и рассеивает, где только может, семена дьявольского учения? - Ян Краса? - подсказал Ян Протива. - Да, да, Ян Краса. Он сейчас тоже в Праге? - Нет, ваше преподобие, Ян Краса, как я слышал от отца, в настоящее время где-то в Моравии, и его в нашей семье ожидают в скором времени. - Вот о ком еще плачет палач! - проворчал старик. - Ну да ладно, ступай себе, сын мой. Шимон снова подошел под благословение и, низко склонившись, вышел. Клирик, что-то напевая, выпустил его наружу. В дверях Шимон спросил клирика: - Слушай, Генрих, кто этот почтенный священник? Лицо Генриха выразило крайнее удивление с оттенком снисходительного презрения: - Неужели ты до сих пор не знаешь магистра Маржека Рвачку, инквизитора святейшего престола в Чехии? - А-а... Вот оно что!.. - только и мог протянуть пораженный Шимон, проходя на крыльцо. Когда Шимон вышел на улицу был уже поздний вечер. Улицы были пустынны. Изредка доносились гулкие голоса перекликающейся стражи. Шимон остановился в раздумье. Куда же идти? Одному идти домой через всю Прагу в такое позднее время небезопасно... Но скоро он нашел выход из затруднения: "Ведь тут, совсем рядом, есть хорошенькое место, где всегда собираются немецкие приказчики, - шинок "Добрый Клаус". Пойду туда, повеселюсь, а потом вместе идти будет не страшно". И бодрой походкой, напевая веселую немецкую песенку, Шимон направился вдоль по темной улице. Настроение у него было самое радужное. А что, если в самом деле мистр Ян Протива и инквизитор Маржек Рвачка помогут ему стать приказчиком у толстого Гартмана? Ведь тогда он и в доме Зуммера будет в почете. Шутка ли: приказчик у самого Гартмана! Пожалуй, старик Зуммер не будет возражать насчет своей дочки Эрны. А что он, Шимон, чех, а не немец, так ведь чехи разные бывают. Если он будет усердным и проворным, так и в этом деле магистр Маржек Рвачка ему поможет. С инквизитором ссориться никто не захочет. Ну, а если он станет зятем старого Зуммера... Ого-го-го!.. Шимон в увлечении даже присвистнул и не заметил, что попал ногой в скользкую грязную лужу, и растянулся в вонючей жиже. - Будь ты проклята трижды! - заворчал он, поднимаясь и стряхивая с себя воду. Невдалеке в одном из домов светилось окно, и оттуда доносилось громкое нестройное пение. Шимон пересек улицу и прямиком направился в шинок "Добрый Клаус".