За океан. Путевые записки - [45]

Дублин довольно живописно построен по обоим берегам речки Лиффи. Южный берег представляет старый город с узкими и грязными улицами, а северный застроен более правильно и украшен многими монументальными зданиями, причём центром всего города служит огромное здание почтамта. Речка Лиффи не шире нашей Фонтанки, но зато гораздо грязнее; она украшается только множеством мостов старинной и оригинальной архитектуры. По речке непрерывно снуют маленькие пароходики и лодки с провизией. У каждого спуска можно видеть целый временной базар: к лодкам с провизией стекаются вереницы дублинских кухарок в грязных платьях и высоких чепцах. Вообще Дублин не может похвалиться изяществом; даже собор св. Патрика не отличается опрятностью и снаружи оброс мхом. Этот старинный храм, построенный еще в IX веке подле того источника, в котором св. Патрик крестил язычников, как видно, весьма плохо ремонтируется. Говорят, что король Иаков II при усмирении одного из восстаний ирландцев обратил его временно в конюшню! Внутренность собора мрачная. Тут похоронено несколько знаменитых ирландцев, в том числе и Свифт (1667–1745). Над его гробницею имеется весьма красивый мраморный бюст.

Выше я уже упомянул, что ирландцы отличаются веселым и приветливым характером, но по общему развитию они гораздо ниже англичан; в этом я убедился при разыскивании астрономической обсерватории. Дублинская университетская обсерватория, называемая Дунзинкскою (Dunsink Observatory), находится в 10-ти верстах от города. В почтамте мне объяснили, что всего проще попасть туда по железной дороге Midland Great Western Railway, причём от станции Clonsilla до обсерватории не более 1¹/₂ версты. Когда я прибыл на эту станцию и не нашел там ни одного извозчика, то пошел пешком, надеясь разыскать обсерваторию без труда, по внешним признакам. От станции идет прекрасное шоссе по холмистой и очень живописной местности, но сплошные сады богатых вилл не позволяли видеть отдаленный горизонт, и найти обсерваторию без посторонней помощи не было возможности. Попадавшиеся прохожие отговаривались полным незнанием. Вместо 1¹/₂ версты я прошел версты три, но сады и парки продолжались, и затруднения мои только увеличивались, потому что шоссе несколько раз разветвлялось, и я мог, вместо приближения к цели, удаляться от неё. Чем с большею настойчивостью я допрашивал встречных поселян, тем более я убеждался, что они имеют мало представления не только об обсерватории, но и вообще об астрономии. Они таращили глаза, рассыпались в любезностях, делали разные глупые предположения, но не могли дать никаких полезных указаний. Только одна старая баба слышала о сэре Болле (директор обсерватории), объяснила, что он живет далеко отсюда, и указывала по направлению к Дублину. Уверенный, что почтовый чиновник не мог дать мне ошибочных указаний, я продолжал свой путь дальше.

Но вот на повороте дороги показалась красивая тележка, запряженная маленьким пони, и в ней весьма приличный молодой человек в летнем пиджаке и круглой шляпе. Я решился остановить тележку и приступил к новым расспросам, надеясь, что интеллигентный молодой человек должен знать, где находится обсерватория. Однако и тут я потерпел сперва неудачу: молодой человек посоветовал вернуться на железнодорожную станцию и расспросить там служащих; видя мою усталость и нетерпение, он предложил мне сесть рядом с ним в тележку, так как он сам едет на станцию за почтою. Хотя незнакомец, как уже упомянуто, был одет очень прилично, однако я скоро из разговоров с ним мог заметить, что это, вероятно, управляющий какого-нибудь имения. На станции оказалось, что старуха была права, а почтовый чиновник в Дублине сам, вероятно, не знал, что говорил. Из поезда нужно было выйти не тут, а на предыдущей станции. Подходящего обратного поезда не было, поэтому, чтобы не терять времени понапрасну, я обратился к незнакомцу с предложением, не может ли он продолжить свое внимание к иностранцу и довезти меня до обсерватории, тем более, что указания дороги, сделанные на станции, были ему, как местному жителю, вероятно, понятнее. Сказав всё это возможно вежливее, я всё же стал опасаться, что мой незнакомец или обидится, или просто откажется удовлетворить мою просьбу. Каково же было мое удивление, когда он вместо ответа озадачил меня вопросом: «а сколько вы мне заплатите?» Пока дело шло о внимании и любезности к иностранцу, мне было совестно пользоваться услугами совершенно незнакомого человека, но раз можно платить, то я почувствовал себя уже на твердой почве, и мы тотчас же сговорились. Вместо медленной езды, незнакомец пустил теперь своего пони крупною рысью и беспрестанно подгонял его еще криками «go on». Пони слушался отлично, потому что незнакомец был его конюхом.

Вот начался непрерывный подъем на гору; зданий обсерватории однако всё еще не было видно за густою и даже роскошною растительностью. Наконец показалась ограда с воротами, но они были заперты. Возница начал громко возглашать «I say» (эй, но буквально — я говорю), и вскоре показалась привратница, впустившая нас внутрь.

Директора обсерватории не оказалось дома, но, благодаря любезности его жены, я видел всё, что мне было нужно. Не входя в подробности, скажу лишь, что Дунзинкская обсерватория принадлежать к «Trinity College» Дублинского университета и основана еще в 1785 г., при тогдашнем профессоре астрономии Ушере (Ussher). Однако Ушер не дожил даже до окончания постройки, так что фактически первым директором обсерватории должно считать Бринклея, получившего титул королевского астронома (Royal Astronomer). Бринклей известен многочисленными и важными работами по звездной астрономии, равно как и знаменитым в истории астрономии спором с директором Гринвичской обсерватории Пондом, по поводу величины звездных параллаксов. После Бринклея пост директора Дунзинкской обсерватории в течение целых 38-ти лет (1827–1865) занимал знаменитый Гамильтон. От него вовсе не осталось наблюдений, которых он не любил, хотя был превосходным профессором астрономии. Гамильтон был скорее чистый математик: он изобрел кватернионы, открыл так называемую коническую рефракцию в кристаллах и пр. После Гамильтона директорами обсерватории были Брюннов и Роберт Болль. Главные инструменты обсерватории: рефрактор с объективом Кошуа (Cauchoix) в 11