За нашей спиной Москва - [3]

— Товарищи! Все к репродуктору! Началось торжественное заседание Моссовета.

У старенького, шипящего и хрипящего репродуктора столпилась группа людей разных возрастов. Был тут и редактор газеты, и молодые политруки-сотрудники, и старик сторож, и пожилые няни бывшего детского сада, в помещении которого приютилась в те дни наша редакция. Несколько человек взобрались на две шаткие табуретки и, обхватив для равновесия друг друга руками, вслушивались в спокойные, уравновешенные слова доклада.

И от фразы к фразе, от минуты к минуте светлели лица слушателей, и когда в зале начинали греметь аплодисменты, мы с риском свалиться со своих шатких табуреток аплодировали самозабвенно, неистово.

А когда кончилось торжественное заседание, мы вдруг заметили, что налет кончился и за окнами сгустилась тишина черной, как сажа, ноябрьской ночи.

Самый факт традиционного торжественного заседания Моссовета и последовавший на следующее утро парад отвалили от души каждого из нас тяжелый камень тревоги и горечи. Враг был близко в этот вечер и в это утро, но в смятенных этой близостью человеческих сердцах крепла уверенность в том, что не он, а мы будем победителями. Люди в этот вечер как бы выросли на несколько голов. И они, пользуясь темнотой, не стесняясь, стирали с лиц очистительные слезы радости, обнимали друг друга и крепкими рукопожатиями скрепляли то, что не могло вылиться в слова.

То, что думали мы тогда в Москве и на полях войны в Подмосковье, думали советские люди и в голодном, блокированном Ленинграде, и на далеком Урале, и в степи под Ростовом, и у Тихвина, и в степях Харьковщины, и там, за фронтом, во вражьих тылах.

Источником негасимого света для миллионов людей в те трудные, героические дни была Москва. Из этого города несгибаемая воля партии направляла усилия народа на героические подвиги во имя свободы и независимости Родины и ее разум, как лучи мощного прожектора, пробивал кровавый туман войны и «за горами горя» освещал «солнечный край непочатый» счастливого будущего народа.

Для миллионов советских людей и в годы радости, и в годы испытаний Москва была аккумулятором их энергии, их героизма, их любви к Родине.

В военные годы сила народной любви к Москве удесятерилась. Об этом знал враг. И в трудные для народа дни, когда гитлеровцы бесчинствовали на захваченных ими советских территориях и когда они уже почувствовали, что беда чужеземной оккупации не сломила в сердцах попавших в полон советских людей их любовь к Родине, их волю к сопротивлению, в потоке лживой фашистской информации особенно часто возникало слово «Москва».

Сообщениями о захвате Москвы гитлеровцы хотели подорвать в сердцах людей веру в победу, сломить силу их сопротивления.

Гитлеровские ставленники, старосты и полицаи, приходили на крестьянские сходы и, вертя в руках листовки с крикливыми сводками верховного командования вермахта, внушали угрюмым слушателям:

— Ну что вы ломаетесь! Все равно капут. Германцы взяли и Москву. Все равно большевикам не удержаться…

А слушатели, обдавая предателей огненной ненавистью взглядов, упрямо молчали и после таких сходок тайком несли в лес партизанам хлеб и сало, сами уходили в лес и там, в кругу своих, ночью до отказа набивались в командирскую землянку, собирались у радиоприемника и слушали, как звучит невыразимо дорогой голос своего, советского человека:

— Говорит Москва! Говорит Москва!..

Через огненные барьеры фронтов изо дня в день Москва говорила со всем миром, и, слыша ее голос, люди во вражеском полоне дышали глубже, сердца их бились увереннее, и от теплого материнского голоса столицы становилось светлее на душе у тех, кому, может быть, завтра предстояло принять мученический конец в застенках гестапо или на эшафоте в пеньковой петле.

Помнится мне один случай. Это было летом 1944 года. Войска 1-го Прибалтийского фронта в общем строю неудержимо рвущихся на запад советских войск подкатились к древнему белорусскому городу Полоцку.

Я заночевал в редакции газеты одной из гвардейских дивизий в только что отбитой днем у врага маленькой лесной деревушке близ самого Полоцка.

Три года жители этой деревушки жили под игом вражьей оккупации. Три года они были оторваны от Родины. И сейчас они, как бы пробудившись от долгого и страшного сна, на ощупь бродили по своим хатам, по своим поросшим бурьяном огородам, подходили к красноармейцам и, все еще не веря своей радости, гладили рукава их гимнастерок, смотрели в глаза и спрашивали:

— Так вы пришли, братки? Насовсем пришли?..

И женщины, не выдержав радости случившегося, вдруг принимались рыдать и пытались целовать заскорузлые от копанья окопов солдатские руки…

В дырявом сарайчике на окраине деревеньки работники редакции установили радиоприемник. Под вой летящих через наши головы в сторону Полоцка снарядов, под выбухи недальних разрывов немецких мин в приемнике рождались шелесты, трески, завывания…

Толпа крестьян окружила сарайчик, напряженно вслушиваясь. Вот возникли булькающие звуки чужой речи. Возникла и ушла музыкальная фраза какого-то марша.

И вдруг сразу чисто и ясно, как будто говорящий был вот тут, в сарайчике, зазвучало: