За Москвой рекой. Перевернувшийся мир - [14]

Власть автократического государства опиралась не только на силу — полицию и армию, — никак не связанную законом. Русская политическая система имела также два других важных института: православную церковь и интеллигенцию. Церковь играла двойственную роль: иногда она служила столпом государства, часто — источником утешения для народа, а время от времени — центром оппозиции в системе, где оппозиция была всегда под запретом.

Основной миф России — идея Святой Руси, цитадели чистоты во враждебном море раскольников и неверных. Опера Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже» — это мистический гимн святому городу, который вначале чудесным образом погрузился в морские волны, чтобы спастись от татарских захватчиков, а спустя несколько столетий, когда злые захватчики ушли, вновь всплыл во всей своей незамутненной красе. Жертва, принесенная Россией, гласит легенда, спасла Европу от Орды, но Европа осталась по сей день неблагодарной.

Русская православная церковь, подобно католической церкви в Польше, на протяжении столетий поддерживала дух нации в годины бедствий. Она сыграла огромную роль в формировании представления русских о себе и своей стране. Во время татарских набегов, когда светские правители были либо убиты, либо рассеяны по свету, либо сотрудничали с врагом, церковь служила для русских объединяющим центром. А падение Константинополя в 1453 году считалось справедливым наказанием для церкви и государства, которые — в отличие от их собственных — попытались в чрезвычайных обстоятельствах вступить в позорный союз с еретической церковью Рима. С тех пор русские стали верить, что они одни владеют истиной, все больше укрепляясь в мысли, что их историческая задача — донести эту истину до «неверных» на Востоке и на Западе. Как выразился Достоевский, «все значение России заключено в православии, в свете с Востока, который потечет к ослепшему на Западе человечеству, потерявшему Христа». Русские называли себя «православными», полагая, что все остальные вероисповедания в той или иной степени ложны, что католики и протестанты вообще едва ли христиане. В своей опере «Борис Годунов» Мусоргский подчеркивает контраст не только между поведением оперных персонажей, но и их музыкальным языком — музыкой, выражающей характер сердечных русских (даже злодеев), и холодных формалистов-католиков, западных поляков, подпавших под влияние иезуитов. Когда Дмитрий Самозванец переходит на сторону поляков и принимает участие в их наступлении на Русь, соответственно меняется в сторону «деградации» и музыка, сопровождающая этого героя. Западные критики считают, что польские сцены оперы в музыкальном отношении уступают другим. А чего еще, — могут сказать в ответ русские, — можно ожидать от поляков?

Русская православная церковь не имеет прочной теологической традиции. Намеренно антиинтеллектуальная линия ее мысли проявляется в романах Достоевского, а также в почтении к «юродивым» — дурачкам, которых можно встретить в православных монастырях даже сегодня: неспособность этих людей жить нормальной жизнью рассматривается как знак к ним Господнего благоволения. Юродивый в «Борисе Годунове» предсказывает беду, грозящую России, и в одной из наиболее впечатляющих сцен оперы осмеливается говорить правду в лицо даже самому царю.

Русская православная церковь доводит поклонение святым мощам до того, что это производит гнетущее впечатление. Посещение монастырских пещер Киево-Печерской лавры, заполненных иссохшими останками сотен давно умерших, но глубоко чтимых церковных деятелей, вызывает сложное чувство у неверующего, как бы он ни был очарован великолепием церквей, величием литургии и набожностью паствы.

Многие иностранцы, русские либералы и революционеры видели в русской церкви всего лишь орудие деспотизма, ветвь русского государства, а ее служителей считали коррумпированными, суеверными, грязными и неинтересными людьми. Однако даже явная угодливость церкви перед государством была далеко не простым явлением. Английским критикам, чей монарх является главой Англиканской церкви, следовало бы соблюдать особую осмотрительность в этом вопросе. Русская православная церковь никогда не была независимой силой, подобной Римской католической церкви: набожные русские считали «светскость» Римской церкви грехом. Но руководители русской церкви не всегда отличались отсутствием мужества или независимости мысли. Они готовы были умереть, если считали, что их вера или долг этого требуют. Иван Грозный убил митрополита Филиппа. Царь Федор сжег заживо вольнодумного священника Аввакума. Петр Великий систематически унижал церковь и нарушал ее независимость. В 1918 Году патриарх Тихон предостерегал большевиков: «вся пролитая вами праведная кровь возопит против вас»[12]. В период между 1917 и 1920 годами было казнено свыше трехсот епископов и священников. Тысячи других служителей церкви погибли во время большого террора 1930-х годов. У полностью подчинившейся церкви мучеников не бывает.

Однако, если не считать немногих одиноких героических деятелей церкви, те, что уцелели, стали сотрудничать с режимом, как и миллионы русских, принадлежавших к самым разным слоям населения. Церковные деятели, оказавшиеся на виду в период перестройки, представляли широкий спектр русских людей. Это — патриарх Алексий II, родившийся в Таллине, в семье прибалтийских немцев фон Ридигеров в 1929 году, церковный государственный муж; митрополит Питирим, красивый и элегантный, глубоко реакционный по своим взглядам; настоятель Печерского монастыря Павел, молодой, честолюбивый и очень умный; настоятель Киевского монастыря Элефтерий, настроенный слегка антикоммунистически; стойкие монахини Толгского женского монастыря на Волге, близ Ярославля; отец Глеб Якунин и отец Георгий из Костромы, расходящиеся во взглядах со своим церковным начальством; глава Богословской академии при монастыре св. Сергия, который сказал мне в 1989 году, что «советский режим начал с гражданской войны, гражданской войной он и закончит: силой меча он жил, от меча и погибнет»; два угодливых священника в Волгограде, лизоблюды режима, как будто бы сошедшие с антирелигиозной карикатуры XIX века; Нафанаил из Печерского монастыря, старец и юродивый; мать Магдалена, англичанка, вышедшая из среднего класса, принявшая православие и ставшая монахиней; отец Александр Мень, полуеврейский религиозный философ, который был убит (зарублен топором) осенью 1990 года.