За мной следят дым и песок - [79]

Так говорила сплетенная из провалившихся в тартарары музык и крытых черным лаком проток, но не уточняла, цитирует или подражает, или передразнивает.

— Он начал с двора, где проживал, и превратил кашку-клевер — в кашу-котел, и все растущие там валуны и дрова, щепки, хвощ и мышиный горошек, отлетевшие подметки и перетершиеся лямки, и опавшие с красавиц лягушкины шкурки, и опавшие шевроны, петлицы и звезды с чьих-то погон, и гильзы, осыпавшиеся с чьих-то выстрелов… Тысячи воссиявших солнцем осколков, и воссиявшие древностью черепки, кости, руины прошлых эпох и обломки ракет, штурмовавших космические дали… И полный адрес он превратил в картошку, свеклу, морковь и лук, в яблоки, арбузы и дыни.

— Пока вы перечисляете все препинания своего погонщика-табунщика и вашей растительной диеты, рост яблонь в холке и прайс спецодежды, у кого-то родится желание — посыпать ближайшие графы сонным порошком, — замечала Несравненная Прима. — Кстати. Экологически чистое усыпление! — объявляла Прима. — Сновидения — по лекалам вашей мечты. Гарантируем контакты с внеземными цивилизациями! Прыжки с парашютом, с аквалангом и без… Внучки ваших однокашников, оттирая друг друга, домогаются танцевать первый бал — с вами! Ничего, что вы скачете старым козлом… Адреса, по которым наш порошок не может достаться всем и ждать вас слишком долго…

— Для отечества перечислено недостаточно, если не перечислено все, — возразил гражданин Максимилиан, или асимметричный максималист.

Довековавшая до грифа более не удлиняя свой слух ни ручной воронкой, ни одолженной у хороших известий, ни у компрометации, но спохватывалась:

— И, разумеется, в тыквы — для последующих метаморфоз. Автомобили, велосипеды, виллы с богатыми женихами. Не отцы, так женихи. И арендованный угол, и весь хозяйский дом он обратил в шоколадную ковригу с изюмом и с сахарным узором, но налетели орлы — и склевали ее. Видать, у них разразился вегетарианский час.

— А может, вы просто кокнули своего брата… Своего Авеля, — задумчиво говорил гражданин Максимилиан.

Дата сообщения: ветер, рассеянно листающий островное государство Лазурь — от предсказания до перехода через мифические династии Самум, Хамсин, Мистраль, Суховей — к сокращению до кровель и флюгеров — к рассеянию в цитатах: в повисших бельведерах и трипланах листвы, под которыми не было ни стволов, ни железных стоек, ригелей, тросов, ни темных красок, но разливалось золото, и над лохмотьями шиповника столь же свободно реяли — рой оловянных пуговиц в виде розочек, неизвестно что и к чему пристегнувших, и разбросанные там и тут крахмальные панамы ромашек.

Вместо прогоревших опор поднимались звенящие тары-бары легких птиц — птичьей фарфоровой крошки — и глушили клекот кружащих над эспланадой стрел. В тарабарщину вплетались фальцетные, сопранные, альтовые балаболы — по улице шествовали попарные малышовые. Кратчайший в колонне незакрываемых ртов и от уровня трав — был облачен в бордовый блейзер со снежным кантом и в шейный платок, столь мизерные, словно в портных у него подвизались стрекозы.

Любительница мороженого, не вмещаемая ни в чьи-то короткие объятия, ни в свои прошлогодние данные, разве — в затяжную историю любви, выдающей возраст — обледеневшего лакомства или любящей, склонилась над стеклянным лотком с флажками в цвета мороженого, пристрастно разглядывала и выбирала — и, расщелкнув наконец портмоне, сначала тянула из его закоулков — пожелтевшее фото в забытой зубчатой кайме и, быстро поцеловав кого-то с бородкой и вложив таинственного назад, уж после неспешно отсчитывала купюру.

Перестук и треск, локотки и копытца рыскали на коньке трибуны, на подиуме гостеприимств. Одно из трехногих кресел, несомненно, готовилось сделать пролет или пикет над эспланадой, а после собрать на себя и чины вертикали, ничего, что в обратном назначении, но невидимые гончие, неуловимые и непостижимые — для нижних ступеней, снимали выскочку с маршрута и втягивали на допущенную канву, возвращали на действия по инструкции, уж не по приказу ли превзошедшего кресла и седла? Не по скрипу ли короля стульев Бордо, чья холодность к броскам пошлости тонко подчеркнута снежной нитью?

Ваш Не досчитавшийся ни эспрессо, ни капуччино с птифурами, а также Ваш Смущенный излишней прозрачностью посуд — на столах под озаренными парасолями и под хлопочущими о ветре, с ними же — Ваш Прогуливающийся вдоль балкона шестого этажа, свернувшего с востока на юг, вознесенный сюда и удерживаемый лишь силой своего взгляда, точнее — диптихом «Южная и Восточная Дверь», еще точнее — двумя грациями восточной двери, разбирающими у фортепьяно ноты, и забавами — южной двери, выложившей юного хулигана — в радости, что четыре музицирующих руки забивают крики о помощи, разбирающего книжку-малышку младшей сестры — на картинки, болты, гайки, сюжетные пружины, горящую серу, словом, рассыпающего набор… Ваш Многогранный Доброволец сделал предположение: возможно, столы, принятые им за кофе-клуб, назначены — для более изысканных яств? Для чтений и перечтений, интерпретации, толкования, экзегезы — и вскарабкались на возвышенность, дабы подобраться теснее — к первоисточникам? Немного терпения — и осень выложит на блюда множество интереснейших архивных листов… Кстати, не есть ли то — пюпитры, окруженные треногами оркестрантов и приблизившиеся — к партитурам небес? А может, налицо — выездное заседание особых персон, ожидающих, что им спустят с высот указания? Заодно поднесут рапорты, донесения и уведомления доброжелателей… Возможны не только читальня, но и скрипторий, и кабинет, комендатура и штаб, тоже предписывающий — тем, кто под ними… Или повысились на гребень трибуны, чтобы воды не достали до души их?