За миг счастья - [2]

Указала на кувшин меж снопами - напейся, мол,- Дидепко поблагодарил, но к кувшину не прикоснулся.

- Звать тебя как?- спросил,- Маричка? Юличка?

Ресницами на миг заслонилась от него.

- Лори...

- А! Лариса по-нашему!..

Золотую соломинку смущенно вертела в руках. Диденко бережно взял у нес эту соломинку - отдала, не сопротивляясь, только вспыхнула, зарделась густо. Чувствуя, как у него захватывает дух от нежности, взял ее руку, маленькую, твердую, в свою большую, грубую. Она не отдернула руки, нс вырывалась, а широко открытыми глазами, ясными и лучистыми, как бы благодарила за то, что он обошелся с нею так ласково.

- Лариса... Лариса...- тихонько повторял он,

А она глядела на него так преданно, как будто всю жизнь ждала именно его.

В черной волне волос, рассыпавшихся по плечам, заметил серебристую ниточку, и это больно отозвалось в его сердце: что так рано ее посеребрило? Какие беды, какие печали? И он исполнился еще более горячим чувством к пей, желанием оберечь, защитить ее, разделить с нею то горе, которое она, видимо, уже изведала в жизни.

Были сказаны какие-то слова - он говорил их посвоему, она - по-своему,и хотя это более походило па язык птиц, да и слова предназначались не для того, чтобы их понять, однако и этот счастливый разноязыкий лепет сближал их еще больше.

Вдали косарь звучно отбивал косу, и перепел профурчал в воздухе, как тяжелый осколок, а здесь, возле нее, солнцем пахли снопы, и она сама, казалось, источала аромат солнца и снопов. Всю бы жизнь не выпускал он ее руки из своей, глубина ее глаз манила, влекла, густо-вишневые губы были так доверчиво близко.

Солдат припал к ним.

Л она как будто только и ждала этого порыва, пылко обвила парня руками и, запрокинутая на снопы, отдаривала его жарким поцелуем - поцелуем страсти, благодарности и отваги. Снопы разлезались, растекались под ними, как золотая вода, опьяняли обоих запахами солнца, а они пили этот напиток сладостно, ненасытно...

Не замечали, что день вокруг них пылает, что по дороге кто-то едет, а рядом давятся смехом жпицы, завистливо выглядывая из-за соседних копен...

Еще не выпустил он ее из объятии, еще глаза ее были полны пьяного солнца, как вдруг она вся съежилась, дернулась, испуганно вскрикнула, и голос ее был полон ужаса и тревоги... "Смерть!" - именно это, наверное, крикнула она ему в предостережение, и солдат, обернувшись, увидел, что и впрямь неминуемая смерть летит на него в образе разъяренного жнеца с серпом в руке. Догадался: муж! Ибо только муж мог мчаться к ним с чувством такой слепой правоты. Бежал прямо на Диденко, тяжело дыша, с черным лицом, с безумными, помутневшими глазами... Серп, выступавший сейчас уже отнюдь не орудием труда, сверкал ослепительно, и с приближением этого смертельного блеска в воображении Диденко в один миг промелькнуло виденное им недавно: молодой боец лежит на винограднике, затоптанный, поруганный, с перерезанным горлом... "Полоснет! Распорет обоих!" Все время чувствуя за собой съежившуюся женскую фигурку, артиллерист привычным рывком выхватил из кобуры свой тяжелый трофейный пистолет...

Грянул выстрел...

В тот же день Диденко сидел на гауптвахте.

Гауптвахта находилась на опушке леса.

В прошлом лес этот был собственностью какого-то графа, а теперь его как будто откупило за сколько-то тысяч иенго наше командование, чтобы устроить в нем лагеря.

Здесь мы живем. В глубине леса - уже наша солдатская цивилизация: посыпанные песочком аллеи-линеики, грибки, красные уголки, целые кварталы аккуратных офицерских и солдатских землянок и, ясное дело, гауптвахте (или "губвахте", или просто "губе") там но место,- она вынесена в сторонку, вот сюда на опушку. Сооруженная наскоро, она, однако, крепко сидит в земле, чуть торчит бревенчатым гребнем, приземистая, лобастая, напоминая темной суровостью облика давних своих пращуров - те сторожевые курени, которые когда-то запорожцы ставили где-нибудь на Базавлуке или Волчьих Водах. Дверь тяжелая, из дубового неотесанного горбыля. Засов на двери да пломба, словно тут склад со взрывчаткой. И никакого окошечка, только узенькая над дверью щель-прорезь, на амбразуру похожая, чтобы миска с постной кашей раз в день сквозь ту амбразуру пролезла.

Тот первый, кто пришел допрашивать Диденко, был уверен, что всему причиной вино. Винных погребов в местечко много, хозяева сейчас как раз допивают прошлогоднее, освобождают тару под молодое. Случается, что и солдат отуманивают...

- Лучше не крути, Диденко, выкладывай начистоту:

в подвалах перед тем побывал?- И серыми холодными щелками глаз пронизывал солдата, полагая, разумеется, что видит его насквозь.- Говори, хмель виноват?

- Хмель, да не тот, что вы думаете,- отвечал солдат.

- А какой? Говори, какой? Ну?

- Не нукайте, не поедете,- спокойно отвечал Диденко. "Ты же сапог, крыса тыловая, разве тебе это понять?"-с презрением думал он и не пожелал ничего больше для протоколов рассказывать. Сколько тот ни бился, а он сидел насупившись, а порой даже песенку угрюмо напевал - про Лизавету из кинофильма.

Перед гауптвахтой плац, "потешное поле", то есть вытоптанная бурая земля, где происходят наши воинские занятия, стоят спортивные снаряды, "кобылы" да "козлы", через которые солдат прыгать должен; еще дальше, за нашим "потешным полем", буйно, как в тропиках, зеленеют виноградники - это уже не наша зона.