За мгновения до... - [9]

— Из родителей у неё только отец, но и того вечно дома нет — вот они и отрываются вместе с братом. Вечеринки без конца, правда, только для избранных, секс, травка, бывает и погорячее. Но Дамиен, говорят, только курит. Умный он, этого не отнять.

— А разве балерины не соблюдают диету? Режим?

— Да какая она балерина! Так, понты одни. На шесте этой балерине место. Танцует она где-то, но несерьёзно, больше для удовольствия и имиджа.

Я вопросов больше не задаю, но Либби не унимается:

— Дамиен в вопросах любви всегда был неприступным, осторожным. С девчонками встречался, но так… — приторно лыбится, — никому ничего не обещал. Ну, обычное дело — им же всем поголовно только секс сейчас подавай. Но эта только появилась в школе полгода назад, как они тут же спелись. Она сразу его выделила, рядом села, мило так улыбалась, за плечи обнимала, в глаза ему заглядывала.

Не выдерживаю — хмыкаю, посмеиваясь.

— Да, тошнило всех! — соглашается новоявленная подруга. — Кроме самого Дамиена.

Либби бросает очередной долгий взгляд на Дамиена, и я легко считываю в нём почти слепое обожание.

— И Роузи она выжила по щелчку своих пальцев, — добавляет.

— Роузи?

— Да, была такая. Ничего особенного в целом, но красотка. Чуть на тебя, кстати, похожа. Дам потрахивал её иногда, а она рисовала себе вечное будущее рядом с ним.

— Покажи её! — прошу.

— А нету! Перевелась она в Доктора Байдена в Кокуитламе. Говорят, сбежала из-за всей этой истории с Дамом и его серьёзным отношением к своей Мелании. Похоже на правду…

Внезапно я её вижу: высокая, статная, вытянутая струной. Она не идёт, она шествует, модельно выбрасывая вперёд длинные ноги в светлых, почти белых джинсах, эффектно обтягивающих её ни разу не костлявую задницу. Её лицо сошло к нам, грешным, с обложки журнала: идеальная кожа, нос — моя концентрированная зависть, глаза цвета аквамарин и брови, взлетающие к вискам так, словно вопят: «я эксклюзивна!».

— Да! Я говорила! — констатирует подруга, глядя на мое лицо.

А на нём — то ли шок, то ли абсолют зависти. Как ни крути, но рядом с этой королевой ты обречён быть только пешкой и ничем более. Ну, разве что, её ездовым конем, но это не обо мне.

У Дамиена на щеке, ближе к уху, есть родинка, не большая, но и не маленькая, тёмная, скорее круглая, нежели продолговатой формы. В детстве она бесила меня, и я, не гнушаясь быть гадкой, часто называла её птичьей какашкой:

— На тебя даже птицы срут так, что не отмывается! — не раз было ему сказано в пылу словесной перепалки.

— Вякнула гусеница с птичьими ногами! — отвечал он. — Что это за две нитки торчат из твоих шорт?

Да, у меня были худые ноги. Страшно худые, с торчащими коленками и голубыми прожилками вен на их сгибах. Дамиен называл меня жертвой Бухенвальда; надо отдать должное — он знал многие вещи и до безумия любил историю и Discovery Channel. И я снова ненавидела его, потому что этот подонок умудрился очаровать своими научными выкладками всех до единой подружек на моём двенадцатом Дне Рождения и не только стать центром их внимания, но и уговорить заняться тем, что я терпеть не могла — играть в бутылочку. Наблюдать за тем, как каждая из предательниц млеет в его присутствии и молится, чтобы бутылочка выбрала именно её, было тошно до рвотных позывов. Но фортуна никогда не была на моей стороне и чёртово стекло чаще всего показывало на меня, а этот урод, разумеется, корчил рожу в блевотном приступе и пропускал ход. Тогда же он сказал при всех, что лучше проиграет, чем прикоснётся ко мне, а проигрывать он не любил настолько, что почти никогда этого не делал.

И я вмазала ему. Ногой в челюсть. Со всей своей дури, а её у меня — хоть отбавляй.

Козёл. Меня наказали в собственный День Рождения, заперев в комнате, а мои гости и сводный брат ещё долго развлекались на заднем дворе. Жарили барбекю с моим любимым клубничным соусом и ели мой именинный торт. Помню, мама принесла мне поесть этого добра в комнату, и мою дверь навсегда украсила выбоина от влетевшей в неё миски.

Судорожно глотаю своё шоколадное молоко и снова поднимаю глаза в известном направлении, но лучше бы я этого не делала. Королевы никогда не позволяют себе ни обыденности, ни банальщины: она подходит к Дамиену с грацией лани на выгоне, и исполняет то, отчего в моём животе завязывается тугой узел — вызывающе эротично облизывает родинку на его щеке. Да, ту самую.

— Сссука… — разрождается, наконец, Либби.

Мы не понравились друг другу с первого взгляда, с первого ЕГО взгляда. Дамиен имел неосторожность взглянуть на меня в тот момент, когда ОНА любила его своим взором. Именно любила, потому что смотрела на него так, словно вокруг не существовало ни единой живой души, и они не сидели на металлических стульях гудящей школьной столовой, а валялись среди цветов на огромной поляне, где кроме них — никого.

Наверное, его глаза задержались на мне слишком долго, а может это была пресловутая женская интуиция, но она повернула голову вслед за его взглядом, чтобы увидеть меня.

И мы узнали друг друга: каждой из нас всё было понятно без слов — мы схлестнёмся, причём не на жизнь, а на смерть.