За кулисами Apple, iЛИ Тайная жизнь Стива Джобса - [21]

— Больше не слова о работе, — обрывает нас миссис Джобс. — Хотя бы сегодня вечером. Договорились?

— А о чем же нам тогда говорить?

— Не знаю. О книгах.

Мы удивленно поднимаем на нее глаза.

— Ну, тогда, может, о кинофильмах? О политике? О войне в Ираке?

Мы молча сидим несколько минут. Наконец миссис Джобс заходит в дом, чтобы принести напитки, и Ларри говорит:

— Слышал о Джеффе Эрнандесе? Он продает свой дом. Похоже, эта история его разорила.

— О Боже.

— Да, плохи дела, брат.

Бризиэнн разжигает гриль и начинает готовить умопомрачительные стейки из сыра тофу и овощей. После ужина мы идем в парк посмотреть фейерверк. В нужные моменты мы восклицаем «ах» и «ух ты», а по пути домой говорим, какое замечательное шоу было в этом году, притворяясь, что все прекрасно.

13

На следующий день после праздника я приезжаю на работу и нахожу на столе записку от Чарли Сэмпсона, в которой говорится, что он и его команда просят меня спуститься вниз, чтобы ответить на пару вопросов. В назначенное время я вхожу в зал «Кросби». Они уже сидят в ряд за столом. Рядом с ними стенографистка, на столе стоит звукозаписывающая аппаратура и несколько графинов с водой.

— Ну, чуваки, вы даете, — говорю я. — Это что тут у вас? Слушания в подкомиссии сената?

Никто не смеется.

— Нет, серьезно, — продолжаю я, — вы что-то круто взялись за дело. Может, мне адвоката пригласить?

— Вы полагаете, вам нужен адвокат? — спрашивает Сэмпсон.

— Я просто спросил.

— Делайте так, как считаете нужным. Если вы чувствуете, что не можете ответить на наши вопросы без адвоката, то пригласите его. Но здесь у нас не суд. Мы не собираемся выяснять степень вашей вины.

— Хорошо, — говорю я. — Валяйте.

Сэмпсон начинает задавать вопросы, означающие пустую трату времени, типа как меня зовут, сколько мне лет и как долго я работаю в компании. Ради хохмы я отвечаю на некоторые из них неправильно, чтобы проверить, обратят ли они на это внимание. Оказывается, обращают.

Сэмпсон спрашивает, каким процентом акций «Apple» я владею. Я отвечаю, что не знаю.

— Что, совсем? Вы хотите сказать, что у вас может быть один процент или девяносто процентов, а вы не имеете об этом ни малейшего понятия?

— Я уже ответил. У меня плохо с цифрами. Это одна из причин, почему я ушел из колледжа. Я неспособен к учебе. У меня матлексия.

— Матлексия?

— Это то же самое, что дислексия, только с числами.

— Это официальный диагноз? — хмурит лоб Сэмпсон.

— Я не помню, как он звучит на самом деле. То ли матлексия, то ли дисматика. Что-то одно из двух.

— А дислексия у вас тоже присутствует?

— Нет, только дисматика.

— Вы же говорили, матлексия, — встревает один из молодых юристов с таким видом, будто уличил меня во лжи.

— О, вот тут вы меня поймали! Послушайте, вы, нацисты, я сказал вам, что не помню, как это называется. И не забывайте, с кем вы разговариваете. В конце концов, это я выписываю вам чеки, не забыли еще?

— Вообще-то это не совсем так, — говорит один из них.

Сэмпсон предлагает продолжить. Его помощники осыпают меня градом вопросов. Обычно в таких ситуациях я довольно хорошо умею читать мысли людей. Это своего рода экстрасенсорное восприятие, которому я научился у своего учителя дзен в Лос-Альтосе. В хорошие дни я буквально дословно могу сказать, о чем думает тот или иной человек. Но сегодня у меня с этим не ладится. Какие-то размытые картинки, обрывки слов и фраз. Сплошная мешанина.

А когда я смотрю на Сэмпсона, то у меня в голове вообще пусто. Он уставился на меня, и в его взгляде чувствуется что-то нехорошее.

Помощник по имени Чип спрашивает:

— Вы помните разговор за обедом с Соней Берн 13 июля 2001 года, в котором обсуждался вопрос выделения вам опционов?

— Подождите. 2001 год? Тринадцатое июля? — Я закрываю глаза и некоторое время молчу, как бы усиленно вспоминая. — Ах да, конечно. Совершенно верно, 13 июля 2001 года. Это был вторник. Мы пошли в ресторан «Иль Форнайо» в Пало-Альто. Я заказал салат «Уолдорф» и бутылку воды «Сан Пеллегрино». Салат мне пришлось отослать обратно, потому что он был с майонезом, а я хотел с уксусом. Официант сказал, что с уксусом это будет уже не «Уолдорф», но я настоял, чтобы мне принесли именно то, что я хочу. Официанта звали Антон. Ему шестьдесят один год, худощавого телосложения, волосы каштановые, вьющиеся. На среднем пальце правой руки у него было серебряное кольцо. На левой руке спортивные часы «Timex». Соня заказала сэндвич с индейкой, без ветчины, с легким майонезом и диетическую колу с ломтиком лимона. Стоп, вычеркните это. С ломтиком лайма. Счет был выписан на двадцать три доллара девятнадцать центов. Я оставил два доллара чаевых. Заплатил кредитной картой «Виза».

— Значит, не помните? — угрюмо прерывает меня Чип.

— А вы помните, где вы были в какой-то случайно выбранный день пять лет назад? Ну-ка ответьте.

Они опять начинают задавать вопросы о том, сколько опционов я получил в тот день, сколько из них использовал, сколько продал, сколько обменял на акции, какова сегодня стоимость этих акций по сравнению с ценой приобретения и не учтена ли часть этой суммы в стоимости самолета, который «Apple» подарил мне. Потом они начинают использовать модель Блэка-Скоулза для оценки опционов.