За кроваво-красной дверью - [9]

— Здесь что-то не так, лейтенант. Приглядитесь к ксерокопии. Обратите внимание на что-то вроде родинки слева у рта.

Брюстер взял ксерокопию, всмотрелся в нее, кивнул и сказал:

— Да, прямо где кончается помада. Покажи мне тот снимок.

— Здесь нет родинки, — сказал я.

Брюстер смотрел на меня некоторое время:

— Близнецы?

— Почему бы и нет?

— Это весьма кстати, не так ли? Как в этих банальных фильмах Луиса Хейворда. Один хороший близнец распевает на пару со своим плохим братом.

— Вам больше нравятся фильмы Бориса Карлоффа?

— Да понимаю я все! И надо бы опять связаться с Британским Консульством. Мы уже уведомили их о смерти девицы и попросили подтверждение отпечатков пальцев. Но если обнаружится, что у нее есть близнец, мы только окажемся загнанными еще в один угол.

— Почему вы так считаете, лейтенант?

Брюстер устало покачал головой и сказал:

— Давай просто смеха ради это проверим и посмотрим, что получится. Я имею в виду, что, допустим, настоящая Цинтия Пауэлл или ее сестра-близнец лежала в полубальзамированном виде в ту ночь, когда кто-то приходит под видом Цинтии и рассказывает нам дикую историю о том, что она была свидетельницей стрельбы на шабаше ведьм. Допустим, она звонит через несколько дней и заявляет мне, что злые уэльские ведьмы вознамерились с нею покончить. И потом она, скажем, переносит тело сестры в ее комнату, чтобы домохозяйка его нашла. И что же мы имеем? Мы висим в воздухе, так как нет никакого мотива!

— Никакого разумного мотива, — заметил я. — Но мы же имеем дело с кучкой ненормальных.

— Ну хорошо, но убивать собственную сестру?..

— Почему бы и нет? Близнец Луиса Хейворда в тех фильмах очень плохо с ним обращался.

Брюстер упрямо покачал головой и сказал:

— Она могла убить собственную сестру. Могла даже продержать ее на льду пару недель, пока не придумает, как избавиться от мертвого тела. Но приходить к нам под видом своей сестры? Господи, Прайс, для чего?

— Затруднительно ответить. — Я пожал плечами. — Но прежде чем беспокоиться об этом, почему бы нам не выяснить, возможно ли это вообще? Если англичане сообщат нам, что у нее не было сестры, мы оказываемся на том же самом месте, откуда начали.

— Да, — задумчиво пробормотал Брюстер, глядя на меня. Затем он добавил:

— Мы останемся с мертвой девицей, обратившейся в полицию примерно через неделю после того, как ее убили!

Когда я ехал вечером в университет, шла уже третья неделя осеннего семестра. Погода все еще была теплой, но листья на самых нежных деревьях уже начинали опадать, и, похоже, можно было ожидать ранних заморозков. Я припарковался у жилого квартала, и по дорожке из кирпичей, выложенных «лесенкой», подошел к входной двери дяди Дэя. Он знал, что я приеду, и над дверью был зажжен янтарный фонарь. Как только я, собрался позвонить, дверь распахнулась, и сердечный голос с легким уэльским акцентом произнес:

— Входи, Морган, приятель! Тебе никогда не приходилось звонить у моей двери, разве не так?

Для студентов и сотрудников дядя Дэй был профессором Дэвидом Прайсом, деканом факультета иностранных языков. Но для меня — совсем другое дело. Во-первых, он растил меня с десяти лет. Во-вторых, он успокаивал меня, заботился обо мне — перепуганном уэльском мальчишке-сироте, который только что прибыл из Уэльса и едва говорил по-английски. Так что нас связывало как кровное родство, так и слезы. Тетя Глиннис по-своему очень хорошо ко мне относилась. Но дядя Дэй и те времена, которые мы проводили вместе, были самыми счастливыми Воспоминаниями моего детства. Он был одним из тех мужчин без возраста, чьи черты уже не меняются после сорока лет. У него только немного поседели виски с тех пор, как я его впервые увидел, сойдя с самолета, с именной табличкой, приколотой к пальто, и со всеми своими пожитками в маленькой картонной коробке. Но его кельтское, словно высеченное из камня лицо все еще было таким же, как тогда, и те же теплые карие глаза, выглядывавшие из-под косматых черных бровей, все так же ясно улыбались всему миру. Теперь они улыбались мне, когда дядя Дэй сказал:

— Входи, приятель! Что это ты стоишь с глупым выражением и недельной растительностью на подбородке? У тебя не все в порядке, Морган, приятель?

— Не совсем, — я улыбнулся, входя следом за ним и объясняя, — я попал в весьма странную историю и подумал, что вы, наверное, могли бы помочь мне советом.

— Ах, советы давать легко, как известно, — дядя Дэй вздохнул, — каждый готов давать советы. Но когда именно ты просишь помощи, это же совсем другое дело, разве не так?

Мы вошли в гостиную, и я увидел, что в камине вместо дров горел уголь. Дядя Дэй прожил в Штатах уже более тридцати лет, но так и не преодолел врожденное недоверие к дровам в камине.

— Как насчет глотка алкоголя, Морган? — спросил он, доставая из шкафа графин бренди и пару стаканов.

Я кивнул, устраиваясь возле камина. Он поставил графин и все остальное на кофейный столик между нами. Наливая, он проговорил, лишь отчасти обращаясь ко мне:

— Я знаю, это ужасно, но единственный положительный момент после смерти Глиннис — это то, что теперь можно не прячась распивать спиртные напитки. Она была очень хорошей женщиной, твоя тетя Глиннис, но она чересчур серьезно воспринимала Священное писание.