За красными ставнями - [45]

Патриарх, казалось, не возражал. Напротив, он произнес глубоким гортанным голосом несколько слов, заставивших носильщиков остановиться.

Уперев левый кулак в бок, как Виктор Гюго, патриарх устремил перед собой суровый взгляд. Затвор фотокамеры щелкнул. Молодой американец быстро шагнул назад.

— Спасибо, сэр, — поблагодарил он.

Патриарх величаво махнул рукой:

— Не за что, сынок.

Американец подпрыгнул вверх минимум на два фута, пытаясь разглядеть, кто проделал этот трюк с чревовещанием. Но смуглые лица были серьезными и строгими.

— Сделайте что-нибудь, Хуан! — взмолилась Морин. — У него будут неприятности!

— Дорогая моя, он не вылезает из неприятностей с тех пор, как появился на свет.

— Но если они узнают, что он не тот, кем кажется? Я имею в виду… не святой человек из Мекки?

— Если вы посмотрите на другую сторону улицы, Морин, то увидите торговца с подносом, продающего туристам красные фески по сотне песет за штуку. Дети ислама гордятся, что любой человек может носить их символ. Хотя что касается зеленых фесок… — Альварес поднялся. — Возможно, вы правы. Следуйте за мной.

Чувствуя себя цепляющейся за хвост кометы. Морин поспешила за Альваресом. Все на Литл-Сокко и без униформы узнали ужасного коменданта, по их мнению вовсе лишенного человеческих чувств. В толпе послышался глухой ропот.

Альварес, никогда не носивший оружие, не обращал на это внимания. Подойдя к портшезу сэра Генри Мерривейла (чью личность более нет смысла скрывать), он почтительно поклонился и заговорил по-арабски. Ворчанье толпы сменилось одобрительными возгласами.

— Что вы сказали? — шепнула Морин, вцепившись ему в плечо.

— Я сказал, — пробормотал Альварес, едва разжимая губы, — что святому человеку не следует появляться в столь людном месте ради собственной безопасности.

Тем не менее Альварес не мог не восхищаться изобретательностью старого нечестивца. Г. М. нашел единственно возможный способ передвигаться по Танжеру без риска попасть в толчею или быть сбитым машиной.

— Разве я не прав, о почтенный мудрец? — осведомился Альварес по-арабски.

«Почтенный мудрец» бросил на него злобный взгляд из-под накладных седых бровей.

— Yk moogle ik, — проворчал он в бороду. — He-no-kafoozalum. Оставьте меня в покое!

Альварес поднял голову и повысил голос.

— Почтенный порвал свой халат и хочет починить его у портного — пусть даже у неверного, — сымпровизировал он и скомандовал: — Поверните паланкин в другую сторону!

Носильщики с торжественными лицами (арабы — прирожденные актеры) сразу же развернулись таким образом, что задняя пара теперь смотрела вперед. В спешке маневр был проделан неуклюже — портшез качнулся так резко, что пассажир вылетел бы наружу, не обладай он столь солидным весом. Изнутри вырвался поток сквернословия, сопровождаемый клубами дыма, словно портшез загорелся.

— Вперед! — приказал Альварес.

Толпа расступилась, и процессия двинулась вверх по той же узкой улочке. Альварес знал все лавки в Танжере, включая подпольные. Глядя на витрины с правой стороны, он велел носильщикам остановиться шагов через тридцать и, повернувшись, сделал жест рукой, приглашая Г. М. выйти.

— Будьте любезны спуститься, о патриарх. Мы прибыли. Пусть паланкин подождет нас снаружи.

«Патриарх», поняв жест, если не слова, слез с сиденья и с достоинством двинулся вперед между рукоятями. Великолепный темно-красный халат из плотной ткани с шелковой подкладкой и серебряным шитьем на груди и рукавах скрывал его монументальное брюхо и, в свою очередь, был прикрыт до пояса седой бородой.

Отойдя от портшеза, он злобно уставился на вывеску с эмалированными буквами: «Рене Топен: английский портной». Внизу было добавлено по-французски: «Ранее работал в Париже».

Все еще дрожа от гнева, Г. М. поднял руку, благословляя всех, находящихся в поле зрения, и открыл дверь.

— После вас, — сказал Альварес Морин и последовал за ней.

Помещение было мрачноватым, но просторным; здесь пахло как в лавке старьевщика. Справа висел длинный ряд костюмов, слева — пальто и куртки, а на столах в центре лежали рубашки и носки таких ярких цветов, что у Г. М. алчно заблестели глаза. Тем не менее он сердито посмотрел на Альвареса из-под накладных бровей, выдернул изо рта вместе с клоком бороды сигару, бросил ее на пол и наступил на нее ногой.

— Что это за игра? — прогремел Г. М. — Почему меня вышвырнули с Литл-Сокко, как шлюху с Джермин-стрит? Господи, да я заслужил медаль за сегодняшнюю работу!

— Очень сожалею, сэр Генри, — официальным тоном ответил Альварес. — Но вам лучше не надевать зеленую феску прилюдно, даже будучи замаскированным.

Г. М. поднял руку и сдвинул вперед зеленую феску, обнажив часть лысины, в отличие от лица не покрытой ореховым маслом.

— Что не так с этой шапкой? — ворчливо спросил он. — Я приобрел ее с помощью этой прекрасной девушки, Луизы Бономи.

— Сэр Генри! — воскликнула Морин. — Неужели вы уже начали волочиться за какой-то ужасной женщиной?

Лицо патриарха вновь приняло мученическое выражение.

— Видите? — осведомился он, адресуясь к Морин. — Какой же у людей грязный ум! Подозревать меня, святого человека… Нет! Я абсолютно…