За краем Окольного - [19]

– Спи, – сказал тот же голос из темноты, и теперь он звучал совсем обычно, по-человечески. – Будешь много ворочаться – съем.

* * *

В тот вечер вся семья долго сидела в старой Вальгардовой избе над бродом реки Великой. Ждать Малфу назад начали почти сразу, как вернулись сыновья Уты. Послали отроков на край селения, откуда видно всю дорогу через заснеженный луг, чтобы сразу предупредили, когда девушка появится из леса.

Но вот уже стемнело, а ее все нет и нет. Никто не расходился. Предслава причитала: девка, да беременная, в лесу пропала, а мы сидим!

– Может, бабка делает ей предсказание судьбы, – пытался утешить жену Алдан. – А у нее такая любопытная и длинная судьба, что рассказ о ней занял весь день и ее оставили ночевать.

Наконец, когда уже близилась полночь, княгиня Эльга глубоко вздохнула и поднялась с места. Много лет назад она привыкла, что принимать решения – это ее право и обязанность.

– Идемте-ка на покой, – велела она встрепенувшейся родне. – Не придет она сегодня, нечего больше сидеть.

– А когда она придет? – со смесью вызова и готовности удариться в плач ответила измученная ожиданием Предслава.

– Может, завтра. Бура-баба ее у себя оставила. Она мне намекала, да я не знала, верно ли поняла. Мы завтра отроков опять в лес пошлем, пусть они спросят.

Все встали, задвигались, начали прощаться на ночь. Кетиль и Предслава с Алданом отправились по своим избам, Эльга и Мистина остались ночевать в Вальгардовой избе, где Эльга когда-то родилась, а теперь жила Ута с детьми. Когда дети – Улеб, Велерад, Витяна и Свеня – лезли на полати, Эльга проводила их взглядом. Когда-то и она спала там, но едва ли ей где-то приходилось спать на полатях после ухода из дома. Сейчас ей пришла на память та последняя ночь, что она провела здесь, – та ночь, после которой за ней явился старый Князь-Медведь.

Ута принялась готовить постель на лавке. Взбив подушку, обернулась к сестре.

– Ты и впрямь думаешь, что она у Буры-бабы осталась и завтра придет? Или только Предславу утешаешь?

– Она… Бура-баба… что-то обмолвилась про… божье дитя, – тихо созналась Эльга.

Теперь, когда Предслава их не слышала, она решилась об этом сказать.

– Божечки! – Ута села на постель. – Но ведь для этого ей там год прожить придется?

– Это самое лучшее. Для нее и для нас. Если ее дитя родится в лесу, это будет дитя Князя-Медведя. И его преемник. Это самое лучшее, что для такого чада можно придумать. Я даже устыдилась, когда все поняла. Я чуров обидела… а они моему горю помогли. Ты не знаешь, – она вопросительно взглянула на Уту, – какой он? Ну, нынешний Князь-Медведь?

– Конечно, я знаю, какой он. – Ута вздохнула. – Я его видела еще трехлетним дитятей. Это же Воянки первенец.

Эльга охнула. Обе они помнили свадьбу Воянки, Эльгиной старшей единоутробной сестры. Та побывала в логове Князя-Медведя за несколько лет до того, как туда отослали Эльгу. Ута видела ее сына, который с рождения считался «медвежьим дитятей». Лицом он был вылитый Видята, Воянкин муж, но это ничего не меняло в его до рождения определенной судьбе.

Мистина бросил серый кафтан на ларь, сел на постельник на лавке и начал разуваться. Все трое молчали, но на уме у всех было одно и то же. Наконец Эльга нашла для Малуши с ее бедой подходящее место – еще более подходящее, чем Выбуты. В лесу у Князя-Медведя ее никто не увидит, и скоро о ней забудут на всем белом свете.

Эльга и радовалась, что родовой позор будет надежно скрыт – все равно что в глубокий колодец брошен. Там, в Нави, ему самое место. Ради такого избавления от беды даже княгине киевской стоило ехать среди зимы на дальний край света.

Однако успокоения не приходило. Ребенок Малфы, зачатый от недозволенной, кровосмесительной связи, родится в Нави, и вырастит его оборотень. Что из него выйдет?

Сколь ни будь ты силен, а боги сильнее. Все больше в мыслях Эльги крепло убеждение: лукавая Навь обхитрила ее. Бура-баба ведает судьбу Малуши, но им, оставшимся здесь, эта тайна не откроется.

* * *

Малуша лежала, замерев в глухом мраке, как в полубреду: тело ломило от усталости, но мысли никак не могли успокоиться. Ее тянуло в сон, как в темную воду, но страшно было заснуть рядом с этим существом, и она невольно отгоняла дрему, прислушиваясь к его дыханию. И, судя по этому звуку, он тоже не спал.

До чего же она докатилась! Родилась княжной, наследницей княжеских столов. Была ключницей, доверенной служанкой, у самой княгини киевской. Была женой князя русского Святослава – правда, недолго. А теперь лежит где-то за гранью Нави, в медвежьей берлоге, рядом с человеком-зверем, кто не показывает своего настоящего лица из-под личины. Да живая ли она сама теперь?

Но, вопреки обстоятельствам, главным ее чувством сейчас было ожидание. Все ее мысли сосредоточились в тесноте этой берлоги, на лежащем рядом ее хозяине. О том, что завтра она может спокойно отправиться домой, то есть назад в Варягино, Малуша не думала. Ей вовсе не хотелось идти обратно. Что ее ждет в людском мире, она уже знает. Там осталась ее родная мать, но от Предславы Малуша отвыкла за те три года, что прожила без нее. Мать, наверное, любит ее, но у нее уже пятеро детей от Алдана, а старшая дочь лишь напоминает ей горести первого замужества. На все случившееся с Малушей она смотрит глазами княгини. Малуша для нее – позор всего рода русского, и смесь любви, стыда и жалости в ее взоре ранили сильнее, чем могли бы ранить гнев или презрение. Дед, Олег Предславич, брат Добрыня, единственная ее подруга Обещана – все они далеко-далеко, в земле Деревской и в Киеве, их она не увидит, наверное, больше никогда. В человеческом мире она лишняя, дочь давно разбитого и порабощенного древлянского рода. А ее дитя – и подавно.