За колымским перевалом - [100]

Смелеков умолк и, встретившись взглядом с Кубашовым, успел заметить недоумение в его глазах.

— Таких выездов, насколько я знаю, не делали и не делают в других районах, — неуверенно проговорил Кубашов.

— Кто-то же должен начинать! Почему не мы?

— Что-то вроде начальственного десанта получится? — Мысль для Кубашова была действительно неожиданной, и он не мог сразу определить свое отношение к ней. — Надо подумать, Тихой Матвеевич.

— Вот это правильно, Думайте. Завтра на бюро обговорим окончательно.

Ровно в пять утра Смелеков выехал с группой руководителей района в отдаленный поселок Чигичинах.

— Заметили, какие у них постные лица? — спросил Кубашов, усаживаясь на заднее сиденье райкомовского «газика».

— Отвыкли рано вставать.

— Это бы ничего. Они считают непозволительной роскошью, что восемь руководителей районного масштаба три дни из своего бесценного рабочего времени потратят на крохотный поселок, где нет и сотни жителей. Ух как кипятился у меня Ланцев; «Да я и без встречи с ними великолепно знаю, что им продаю и чего у них не хватает. Им только дай случай обнародовать свои запросы и потребности, такого наговорят — нам и за сто лет не удовлетворить! День — туда, день — там, день — назад. Три дня, если не засядем где-нибудь в наледи. На моих плечах целый район! Что мне даст такая коллективная экскурсия? С ружьем ведь не пустите по тайге побродить денек-другой?».

— Что вы ему сказали?

— «Может быть, тебе она ничего и не даст, но что поддадут тебе там по первое число, это могу гарантировать».

К поселку подъехали затемно. В дороге пришлось вытаскивать «газик» райисполкома, врезавшийся на полном ходу в наледь. В конторке, размещенной в небольшом покосившемся домишке, уже собрались руководители прииска и участка. В низкой, закопченной, пропитанной запахом мазута, дымом и еще чем-то; остро царапающим глаза, комнатке с железной печью Посередине стало тесно и шумно. Разговаривали стоя.

— Как вам нравится! — петушиным голосом выкрикивал Тургеев. — На такой поселок — и столько начальства! У тебя, Сидорыч, рабочих меньше соберется.

— Сколько есть — все придут, — пробормотал высокий, плечистый человек с темным восточным лицом, растерянно оглядывая все входивших и входивших руководителей. Было от чего растеряться!

Когда познакомились, Тургеев предложил!

— Зачем ждать завтрашнего дня? Сегодня же и осмотрим поселок. А с утра поедем на полигоны, заедем на шахту и днем проведем собрание. На дорожку ударим по строганине из мороженого чира, которой обещает накормить Сидорыч, и подадимся восвояси, лечить синяки и шишки.

— Разумно, — сказал Смелеков, — выгадываем день.

— Что толку, — буркнул Ланцев, — все равно в Усть-Омчуг вернемся поздно.

Ночевали в длинном, просевшем с одной стороны бараке, где размещалось общежитие. Смелеков долго ворочался, не мог заснуть. Вспоминал убогие постройки, в которых ютились магазин, столовая, пекарня, производственные службы, оглядывал низкий потолок барака, покореженные нештукатуренные стены в отсветах огня железной печки, Печь стояла почти вплотную к его кровати, и Смелеков спиной ощущал жар раскаленного железа, но стоило повернуться на другой бок, сразу чувствовал, как спина деревенеет от холода, идущего от промороженной стены. Около головы располагалось окно, покрытое чуть ли не полуметровым слоем льда, который свешивался с подоконника. Смелеков поворачивался на спину, и тотчас начинал леденеть правый бок, а левый исходил потом. Вот они, типичные условия работы и жизни горняков на затухающем прииске. «Зачем ремонтировать все это старье, если работаем последний сезон?» Только тянется этот последний уже пять лет. Как же ты, Смелеков, будешь разрубать этот узел? Завтра тебе предстоит дать ответ, а знаешь ли ты его?

…В низком продолговатом бараке с провалившейся крышей и просевшим около сцены полом размещался клуб. Когда Смелеков и Тургеев вернулись из тайги, здесь уже было полно людей. Входили и останавливались в проходе рабочие, приехавшие вместе со Смелековым. Начальник участка нерешительно переминался на месте, поворачиваясь то к Тургееву, то к директору прииска, крепко сжимая в руке листок бумаги.

— Что это у тебя? — спросил директор, взяв листок.

— Тут вот подобрали, — начальник участка решился обратиться к Смелекову, — пяток выступающих. Хватит?

Смелеков кольнул начальника сердитым взглядом.

— Никаких списков, — слегка осипшим голосом, негромко, но отчетливо сказал он. — Вы меня поняли? Будут выступать все, кто захочет.

— Как это, «захочет»? — пролепетал начальник участка и растерянно оглянулся на Тургеева.

— Что вас тревожит? — спросил Смелеков.

— Людей-то своих я знаю как облупленных. Полезут на трибуну вроде Звонаревой, Полякова. Сидоркин — тоже гусь хороший, всегда всем недовольный. Они такую бодягу разведут — луна солнышком засверкает!

Глаза Смелекова окончательно спрятались в узком прищуре.

После жаркого обмена мнениями решили: в президиум сесть всем, приехавшим из районного центра.

— Люди должны видеть в лицо тех, кто приехал к ним и с кого они будут спрашивать, — твердо произнес Смелеков и первым стал подниматься по шатким ступеням на сцену. Прошел к середине стола, покрытого красным сатином. Осмотрел зал, замечая на лицах простое любопытство, удивление, нетерпеливое ожидание и даже, как ему показалось, откровенную враждебность.