За гранью слов. О чем думают и что чувствуют животные - [3]

Это урчание доносится до нас подобно отдаленному раскату грома, в такт ему вибрируют холмы, оно отдается в корнях деревьев. Оно собирает воедино родных и друзей, рассеявшихся вдоль прибрежных склонов и в заводях, когда они шлют друг другу приветы, признания и новости о том, где были. С ним в наши души вселяется ощущение чего-то надвигающегося. Мы ждем.

Эти горы мускулов и костей движет разум. Блеск карих глаз освещает все вокруг, и вот слониха трубит. Взгляните на ее широкое чело, изборожденное змеящимися венами и артериями. Она трубит своим хоботом под овации собственных хлопающих ушей и кажется нам вечной, чуть надменной, всеведущей, всезнающей, мирной, готовой вскормить и взрастить – и вместе с тем таящей в себе смертельную опасность, если ее задеть. Ее мудрость ограничена ее возможностями. Но разве у нас иначе? И она уязвима. Совсем как мы.

«Нежные и могучие, чарующие и зачарованные, – писал о них Питер Маттиссен в своей книге „Древо, где был рожден человек“. – Повелевающие молчанием, которое сокрыто в вершинах гор, пожарищах и морских глубинах». Молчание? Посмотрите на них. Точнее, вслушайтесь. Нам они ничего не скажут. Но друг другу поведают о многом. Что-то из этого нам дано услышать, остальное – за гранью слов.

И все же я хочу хотя бы попытаться.

Гигантские уши хлопают на ветру. Пыль превращается в непроницаемый панцирь. Между торчащих вперед умопомрачительных бивней, каждый размером с человеческую ногу, свисает нос, самый фаллический из всех фаллических символов. Эта, казалось бы, гротескная монструозность должна отталкивать своим уродством. Но к нам, наоборот, пробивается их безмерная непостижимая прелесть, и мы начинаем смотреть шире и глубже. Мы понимаем: они прекрасно знают, куда идут. Они движутся осмысленно, и у них что-то на уме. Что именно? Попробуем понять.

Вопрос вопросов

– Это был самый страшный год в моей жизни, – услышал я от Синтии Мосс за завтраком. – Все слонихи старше пятидесяти лет погибли, в живых остались только Барбара и Дебра. И почти все старше сорока тоже умерли. Все никак не привыкну, что Алисон, Агата и Амелия уцелели.

Алисон пятьдесят один год – вот она, тут, в пальмовых зарослях. Сорок лет назад Синтия Мосс приехала в Кению с единственным желанием: изучать жизнь слонов. Члены первой слоновьей семьи, с которой она познакомилась, получили имена на букву «А» – первую букву алфавита: «ашки». Алисон из их числа. И вот она жива-здорова, пылесосит хоботом подлесок в поисках фиников. Уму непостижимо!

Если повезет и дождей будет вдоволь, у Алисон впереди еще добрых десять лет. Агата помладше, ей сорок четыре. Амелия, которая как раз направляется к нам, ее ровесница.

Амелия подходит все ближе и вдруг горой вырастает у нас на пути, так что я инстинктивно сгибаюсь от испуга. Синтия протягивает руку через окно и что-то успокоительно говорит слонихе. Амелия, возвышаясь над нами как башня, моргает, пожевывает пальмовые побеги и довольно урчит.

Рассветное солнце, похожее на яичный желток, заливает светом безбрежное море травы, которое катит свои волны к подножию Килиманджаро. Голубое чело самой высокой африканской горы покрыто снегом и увенчано облаками. Она действует как гигантский природный кулер, резервуар для охлаждения воды. По склонам бегут ледниковые потоки, питая два топких болотистых рукава, протянувшиеся на много километров. Эти болота как магнит влекут к себе диких животных и буколических пастухов с их стадами. Кенийский Национальный парк Амбосели обязан своим названием слову из языка масаи, которое означает «соленая пыль». Эта влажно посверкивающая пыль после сезона дождей покрывает собой ложе древнего высохшего озера, занимающего добрую половину территории заповедника. В зависимости от уровня осадков площадь болот то сокращается, то расширяется. Если дождей мало, от водяного зеркала остаются лишь подернутые соленой пылью лужи. И это катастрофа. Всего четыре года назад чудовищная засуха коренным образом изменила жизнь этого региона.

И в тучные времена, и в тощие все эти сорок лет Синтия и три слонихи из первой встреченной ею слоновьей семьи удерживали рубежи и оставались на этой земле. Синтия Мосс стала первопроходцем в таком обманчиво простом, казалось бы, деле, как наблюдение за слонами, занятыми своими слоновьими делами. Ни одному человеку не удавалось пока наблюдать одних и тех же особей так долго.

Мне казалось, что после четырех десятков лет даже самый увлеченный натуралист начинает испытывать скуку и пресыщение. Но Синтия Мосс – а ей пошел восьмой десяток – в душе остается девчонкой, синеглазой и радостной. Такая вот фея Динь-Динь, с которой надо держать ухо востро. В 60-е она работала корреспондентом американского журнала Time и после первой командировки в Африку послала к черту Нью-Йорк с его знакомой уютной жизнью, потому что влюбилась в Амбосели, что, кстати, неудивительно.

Амбосели – это почтовая открытка, которую Африка когда-то отправила себе самой и теперь хранит в специальной коробке с надписью «Парки и ресурсы: запасы на черный день». Гора Килиманджаро лежит на территории совсем другого государства, не Кении, а Танзании. Но и горе, и слонам государственные границы нипочем, они-то знают, что это на самом деле одна страна. Национальный парк – главная водная артерия на всю территорию общей площадью семь тысяч восемьсот квадратных километров. Ареал обитания здешних слонов превосходит площадь Амбосели приблизительно в двадцать раз. То же самое можно сказать о пастбищных угодьях, на которых масаи пасут своих коров и коз. Амбосели – единственный источник воды, доступный круглый год. Близлежащие земли слишком засушливы, чтобы напоить всех желающих. И территория национального парка слишком мала, чтобы всех прокормить.