За гранью дозволенного - [19]

Но Рональд Джером Банистер умер, исполняя свой долг; газеты постоянно повторяли этот факт; он сидел в засаде, слонялся вблизи писсуаров, ожидая, пока ему сделают неприличное предложение или станут домогаться (бесчисленные жалобы были подшиты в папки — также сообщали газеты, — утверждающие, что это вопиющее сексуальное поведение сделало туалет небезопасным как для детей, так и для взрослых, и это бросает тень на когда-то безупречную репутацию парка — позитивного развлечения для всей семьи). Более того, Рональд был не один, когда патрулировал туалет, — с другой стороны парка работал его напарник, и, когда послышались выстрелы, он рванулся между мескитовых деревьев с фонариком, обыскал столики для пикника и скамейки (фонарик не смог осветить ничего криминального, пока его луч не наткнулся в конце концов на тело Банистера).

Напарник был безутешен, он боролся со слезами на пресс-конференции, объясняя:

— Ничего не слышал — погода была в ту ночь самой главной проблемой — настоящее препятствие, — так что, если кто-нибудь знает что-то, или видел что-то, или слышал что-то той ночью, умоляю, пусть выйдут вперёд и сделают единственную верную вещь — Рон был отличный парень, хороший отец, он был моим другом.

Вскоре после этого — словно подсказанная убийцей — прошла Неделя без насилия, жена и сыновья Банистера возглавили процессию в центре города, шли держась за руки, одетые в футболки с изображением его лица. Старший сын, Рональд, задержался достаточно надолго перед микрофоном местных новостей, он говорил нервно, когда марширующие двигались вокруг него:

— Кто бы ни забрал моего отца — он убил его, — я хочу, чтобы он знал, что стрелял в моего папу и я больше никогда его не увижу. Насилие должно прекратиться, чтобы другие ребята не теряли своих пап, или мам, или друзей, или кого-то ещё, потому что это неправильно… убивать — это неправильно…

Там были дежурства со свечами. Там были минуты молчания.

Там были песни, отдающие дань погибшему, которые распевали толпы, собравшиеся в парке Миссии — не только во имя убитого офицера полиции, но и во имя бесчисленных людей, встретивших насильственную смерть где бы то ни было (пусть никто не останется позади, пусть никто не будет забыт, пусть никто не падёт без цели…). Были интервью с друзьями и коллегами, человечные статьи, написанные так, чтобы показать Банистера скорее живым человеком, чем жертвой убийства (его детские фотографии, на которых он улыбается, картинки из ежегодника старших классов школы, видеоплёнка, фотографии его, бегущего по дорожке во время кросса в колледже, и его, улыбающегося молодого отца, поднимающего сына на широкие плечи рождественским утром).

Кроме того, было короткое стихотворение офицера, которое он написал в шестом классе для своей матери, оказавшееся ещё более трогательным благодаря эмоциональному чтению Рональда-младшего в конце дежурства со свечами.

Облака плывут по небу

Самых разных форм,

Вот улитка, медвежонок,

Это словно слон.

Облака неповторимы,

Облака плывут,

Облака надежду дарят

Тем, кто, плача, ждут.

Несколько журналистов, которые поначалу начали освещать эту историю как трагедию, в корне пересмотрели свою позицию и стали писать панегирики героической жертве: «Он всегда знал о риске, о возможной опасности, но Рональд Джером Банистер не ведал страха. Он часто говорил своей жене: «Если что-нибудь случится со мной на работе, помни, я делал то, что люблю делать больше всего на свете». Сегодня она находит утешение в этих словах. И хотя сейчас она охвачена болью от потери мужа и отца детей, она также знает, что высшая цена, которую он заплатил за службу и защиту нашего общества, никогда не будет забыта».

В дни, последовавшие за убийством, мужчина сохранял все газеты, содержащие сообщения, складывал их аккуратной стопкой в гараже (номера были сложены в хронологическом порядке и разбиты по изданиям). Он слушал новости «Экшн-9» — в шесть утра, в полдень, в пять часов, в десять (обычно в то же самое время он записывал на видео новости с четвёртого канала).

Но он узнал лишь то, что уже предполагал сам: власти считали, что Банистер приблизился к кому-то, кто искал секса, в основном подозревались мужчины; когда офицер попытался арестовать эту личность, произошла небольшая потасовка, и Банистер уронил пушку, оружие попало не в те руки: единственная пуля, вылетев, задела голову офицера. Короткоствольный револьвер либо упал, либо намеренно был брошен в писсуар (хлорная таблетка и бегущая вода уничтожили все отпечатки).

Уединившись за своим рабочим столом, мужчина постепенно начал вклеивать все статьи, касающиеся Банистера, в свою записную книжку. Потом на полях, так же как он делал с сочинениями учеников, стал отмечать ошибки, допущенные журналистами (красные чернила ручки появились рядом с утверждениями, что Банистер умер мгновенно, не страдая, — небольшая фальшь, которая, как он понимал, могла принести горюющей жене и сыновьям утешение). Теперь он желал, когда убийца будет схвачен и на него не падут подозрения, анонимно послать записную книжку следствию, в помощь правосудию.

Он был уверен — арест убийцы неминуем. И, несмотря на это, мужчина знал, что записная книжка сохраняется для его личного прочтения, не более того, — также как он педантично оформлял другие подобные вещи многие годы (коллекцию марок, рисунки любимых аэропланов, подшивки рассказов Дж. Д. Сэлинджера, журнальные фотографии Одри Хепбёрн, дневник с описанием путешествий в горы с Джулией, крепнущие каракули Дэвида и Моники, любимые сочинения учеников, описания мужчин, которых он встречал в пассаже Гризвуда и в парке Миссии).