За гранью дозволенного - [15]

— О чёрт, — с запинкой произносил мужчина, — о боже…

После Поло поворачивался к нему, подносил губы к уху.

— Спасибо тебе, — говорил он. — Ты — потрясающий.

— Так же как и ты.

— Спасибо.

Взаимности не требовалось; Поло хотел только угодить, отсосать или быть трахнутым. Постоянство этих отношений (еженедельно он бывал там всегда вовремя, мог, если нужно, подождать) порождало в мужчине нежность к партнёру, он был всегда рад, когда заставал его слоняющимся в парке у туалета или терпеливо ждущим у писсуара. Часто Поло можно было найти в задней кабинке — хотя временами мужчина не был уверен, в самом ли деле это он стоит там в тени (разница между одним партнёром или другим стиралась из-за предсказуемости каждого сношения). Это, конечно, было не важно, даже несмотря на то, что виделись они в основном в темноте, он мог сказать, что Поло был привлекателен: примерно его возраста, в хорошей форме — короткие волосы и большие глаза делали его моложе (он был хорошо одет, строен, в коричневых ботинках-докерах, в застёгнутой на пуговицы рубашке), сразу после секса он привычно целовал мужчину в шею, выражая нежность, которая являла резкий контраст с поведением мужчин в пассаже.

— Было хорошо?

— Очень.

Затем поцелуй, влажные губы касаются шеи мужчины.

— Я увижу тебя в субботу?

— Да. Я, может быть, немного задержусь. Ещё один поцелуй.

О чём мужчина сейчас сожалеет: он избегал спросить у Поло имя, не выражал ни малейшего интереса к его работе или жизни, он никогда не приглашал выпить пива, никогда не садился с ним рядом и не говорил:

— Расскажи о себе. У тебя есть дети?

Если бы всё не вышло так плохо, он мог бы с большим удовольствием вспоминать о тех вечерах в парке Миссии — аромат «Поло», обозначающий, что он уже в кабинке, его ждущие пальцы забираются в рот, когда мужчина берёт его сзади, дождь и гром скрывают шум их соития. Или, в частности, в ту светлую ночь, когда они встретились перед общественным туалетом и увидели три полицейские машины, припаркованные в нескольких ярдах.

— Давай пойдём куда-нибудь ещё, — предложил Поло. — Куда-нибудь, где будет тихо.

— Я знаю одно местечко, там отлично.

Они пошли вдвоём, Поло вёл «субурбан» мужчины — ехали с открытыми окнами, мчались в сторону Тусонских гор, неожиданно обнаружив себя в милях и милях от общественного туалета, припарковались в дальнем конце смотровой площадки.

Как прекрасно было смотреть на звёзды, мерцающие в вышине, как приятно и расслабленно, — весь город растянулся внизу, — и позже, когда он, утомлённый, возвращался домой, как жаль было мужчине вспоминать об интимной близости с Поло там, в машине, когда они обнимались на сиденье перед сексом, некоторое время беседуя о звёздах, словно влюблённые, и о непостижимости вселенной.

— Потрясающе, весь этот космос, и темнота, и мы плывём в ней.

— Это красиво, сегодня так ясно.

— Я знаю, ведь так и есть?

— Мне здесь нравится.

— Мне тоже.

— Мне нравится быть здесь с тобой.

Сейчас он думает, что это должна была быть Джулия. Это должна была быть она — она, и больше никто. Он всегда должен был быть с ней…

Во сне Тобиаса мужчина бежал вверх по холму, ночью, недалеко от удалённого городка (по глинобитным домикам и низким горам Тобиас решил, что городок должен существовать в одном из малонаселённых пустынных районов юго-запада). Задыхаясь, он продолжал бежать вверх, нёсся трусцой к одинокой кабинке, обнаруженной в конце грязного тупичка — по ту сторону от полоски сосновых деревьев и креозотовых кустов.

— Приятель, ты бежал как подорванный — ты мчался на всех парах, правда, была зима и было холоднее, чем у ведьмы за пазухой, — и пар у тебя изо рта вырывался, как выхлопные газы из автомобиля, — нельзя было сказать, что гналось за тобой, было слишком темно, — но ты повернулся и оглянулся, повернулся и оглянулся — может быть, что-то там наступало тебе на пятки, не могу точно сказать, — на тебе не было куртки и ботинок, ты трясся и дрожал, зубы у тебя стучали, но ты делал всё, чтобы попасть в ту кабинку, — тебе лучше было попасть внутрь, потому что там было всё освещено, там было тепло и безопасно — ты это знал.

В другом сне Тобиаса, в том, о котором он рассказал на прошлой неделе, дело касалось деталей того, как они добывали фураж.

— Самое странное, что ты напихал себе в рот травы, жевал её, словно лошадь, от этого губы у тебя стали зелёные; и я сказал тебе: «Приятель, почему ты ешь эту дурацкую траву?» Ты ответил: «Это топливо, которое мне нужно для полёта». Больше ты ничего не ответил, потому что зажевал ещё травы. Насколько я знаю, туда ты и отправился — взлетел в небо, хлопая руками, словно птица, поднимаясь вверх, паря надо мной. «Приятель, — завопил я, — когда ты спустишься?!» Хотя ты уже был далеко от меня, превратился у меня на глазах в точку. «Ничего себе, — думал я, — ничего себе, старина, ух ты, приятель!..»

Содержание этих снов было тревожным, так что мужчина старался не задумываться о них. Вместо этого он напоминал себе, что Тобиас знает его только как приятеля, друга-бродягу, случайно встреченного шатающимся по Папаго-парку (Тобиас никогда не спрашивал его настоящее имя, и мужчина никогда его не произносил). По ночам они не спали и разговаривали, Тобиас не выказывал интереса к прошлому мужчины, никогда не интересовался его обстоятельствами; мужчина придерживался той же позиции.