За голубым Сибирским морем - [47]

Ряшкову на бюро сказали: редактор опытный, коллектив в редакции хороший, овладевай газетным делом, расти.

Первое время он вел себя скромно, говорил товарищам: «Я не газетчик, я человек науки. Учите меня своему делу».

Начал учиться, работать. Так бы, может, и рос постепенно, но тут скончался редактор, умер прямо в автомобиле от разрыва сердца.

…И Ряшков стал подписывать газету.

Вскоре редакция получила новенькую «Победу».

Ряшков разъезжал по городу, отбывал куда-то в районы, читал лекции, получал за них деньги.

Все меньше оставалось времени для газеты. Однако при случае он не прочь был возвысить свою роль в газете и умалить роль давно сложившегося, способного коллектива.

Ряшкова по-прежнему избирали в президиумы конференций и собраний. Правда, иногда Щавелев вызывал его, чтобы пожурить, но громко о нем не говорил, оберегал: нельзя же своего выдвиженца.

…Ряшков курил одну папиросу за другой. Все чаще откусывал кусочки бумажного мундштука, скатывал из них шарики и бросал. Потом сунул окурок в пепельницу, смял его и решительно встал.

— Ну, хватит. Домой пора.

Когда «Победа» подкатила к дому, он вышел из машины, даже не попрощавшись, и сердито хлопнул дверцей.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ ОНИ ИДУТ В ОБКОМ

1

Грибанов подошел к своему столу. Рядом с пачкой свежих центральных газет лежала рукопись, перегнутая надвое. На сгибе страницы буквы уже затерлись и слова трудно было прочитать. Перелистал — да, это его статья «Краеведческий музей — на ложном пути».

«Вот она! Сколько лежала, сколько на столах валялась! Все консультации, согласования, — возмущался Павел. — Даже не объяснил».

Грибанов тут же пошел к редактору.

Тот читал полосу, замахал рукой:

— Нет, не могу, Павел Борисович, завтра. Видите, газета…

Шмагина уже не было в редакции. Сергей Андреевич его тоже ничем не обрадовал.

— Мы покритикуем, а ему отвечать, — сказал он о Ряшкове. — Неужели тебе неясно?

Утром Грибанов решил во что бы то ни стало добиться объяснения. Ряшков юлил, Павел это сразу понял. Вначале редактор говорил, что статью опубликовать не смогли: места не было, потом повел разговор о том, что над нею надо еще поработать, отшлифовать, проверить, все ли в ней исторически верно, и снова напомнил об ошибке, допущенной в статье о Чернышевском.

По форме редактор вроде был прав, а по существу — делал новую попытку похоронить статью.

Павла злило и то, что Ряшков после партийного собрания изменился только внешне. Стал вежливым, предупредительным, мягким в обращении, говорил с Павлом учтиво, только в его глазах иногда вспыхивали и угасали злые огоньки, этого редактор скрыть не мог. И когда доказывал, что он лично не против статьи, а вот обстоятельства, дескать… то глаза его говорили совсем о другом.

2

Вечером Грибанов и Шмагин вошли в приемную первого секретаря обкома партии Семена Давидовича Богунцова. Девушка поприветствовала их легким кивком головы и сказала:

— Посидите, его Москва вызвала.

Говорила она неторопливо, вполголоса, видимо, подчеркивая этим, что здесь соблюдают тишину.

А в приемной действительно было тихо, немножко таинственно, настороженно.

На столе секретарши — четыре телефона. Они, сбежавшись в кучу, на уголок стола, сейчас молчали, но вот-вот могли звякнуть. Высокая дверь в кабинет секретаря обкома была толсто обита, она не пропускала в приемную ни одного звука.

Белые шелковые шторы на окнах тяжело свисали почти до пола, возле стен выстроились темно-коричневые полированные стулья. На полу намертво разлеглись толстые ковры: ноги утопали в них, как во мху, и от этого шаги становились совершенно беззвучными.

Зазвонил телефон. Девушка взяла трубку и все так же вполголоса, лаконично проговорила:

— Он занят. Что? Одну минуточку. Позвоните, пожалуйста, в финхозсектор.

Шмагин по привычке полез в карман, блеснул было крышкой серебряного портсигара, но взглянул на секретаршу и… стал крутить портсигар, рассматривая его рубиновую защелку.

А Павел в это время сидел, откинувшись на спинку стула, касаясь затылком стены. Он смотрел на маленькие лампочки люстры и думал о предстоящей встрече с первым секретарем обкома. Он ни разу еще не видел Богунцова, но слышал, что первый секретарь очень хороший руководитель.

«Организовал массовый воскресник по благоустройству города. Отучил некоторых руководителей гонять служебные автомобили по базарам да охотничьим угодьям. А история с орехами… Семен Давыдович прогуливался по городу. Увидел лоточницу. Она продавала кедровые орехи. Взвешивала их и ссыпала, кому в карман, кому в шапку… Попросил и он орехов. Она взвесила и спросила:

— Куда вам?

— А вы в кулечек. У меня ничего с собой нет.

— Ничего нет — подставляйте карман.

— Да нет вы уж заверните.

— Бумаги нет. Подумаешь, антилигенция!

Богунцов ссыпал орехи в карман. Но на другой день в обкоме состоялась беседа с работниками торговли…

А в деревнях как! Предшественник его, бывало, прикатит в колхоз, к председателю: «Ну, как у тебя…» Выслушает, даст «указания» и — был таков. А этот нет! Сначала побывает на полях да на фермах, с колхозниками посоветуется, а то и чайку с ними попьет, потом собирает правление колхоза и спрашивает: «Почему же у вас, товарищи…» И учит, и учится.