За фасадом империи - [139]

— А еще говорят, что Сахаров первый придумал, как сделать термоядерную станцию.

Гинзбург отрицательно качнул головой:

— Тоже нет! Идею использования термояда в мирных целях высказал какой-то военнослужащий по фамилии Лаврентьев, а вовсе не Сахаров. Этот Лаврентьев прислал письмо со своими предложениями в компетентные органы. Оно попало к Сахарову, он мне потом рассказал… Я тогда подумал, что правительство заинтересовано в том, чтобы построить термоядерные электростанции. Ничего подобного! Им просто был нужен тритий для водородных бомб. Вот ради чего занимались управляемым термоядом! Я только недавно об этом узнал… Но тогда все воодушевленно говорили, что термоядерная электроэнергия — будущее человечества. Врали, как всегда. Им нужна была только война.

…Когда Гинзбург говорит, что бомбу для СССР делали сплошь враги, удивляться этому не стоит: среди людей думающих друзей у советской власти действительно было немного. Сложно дружить с тем, кто тебя сажает, пытает и расстреливает. В таких условиях не то что науку делать, но и просто уцелеть сложно. Даже жениться непросто. Взять того же Гинзбурга… Первый брак у него был студенческим и потому закономерно распался. А потом пришла настоящая большая любовь. Но на беду, его любовь Нина Ермакова была ссыльной, то есть врагом народа. Поэтому от женитьбы Виталия все отговаривали. И понятно, почему:

— Нехорошо было для члена партии жениться на ссыльной. Могли и самого посадить.

— А за что ваша жена сидела? — помнится, весьма глупо, на чистом автомате спросил я.

— Ну что вы, в самом деле! — вскипел Гинзбург, услышав от меня этот вопрос. Эти люди всегда обижаются, когда спрашиваешь, «за что». — За то, что на Арбате жила. Статья 58–10. Она даже ничего не подписала, хотя ей десять дней не давали спать. Это целая история! Отец ее был старый коммунист, умер в тюрьме, естественно… А ее подмели в какую-то очередную кампанию — за покушение на товарища Сталина. Говорю же, она жила на Арбате… Группу людей тогда обвинили в том, что они устроили заговор, и из ее окна планировали стрелять в товарища Сталина: Сталин периодически ездил по Арбату. Знаете, что мою будущую жену уберегло? Чекисты не позаботились проверить, а окна ее комнаты на самом деле не выходят на Арбат! Это ее и спасло: всем дали по десять лет, а ей только три года. И отправили в ссылку в Горький. Я потом долгое время не мог жену прописать у себя в Москве, она так и жила в Горьком. Год за годом мне отказывали в прописке жены. Я ходил к директору института академику Вавилову, он исправно подписывал ходатайства, а в личной беседе говорил: ты знаешь, я сам сестру жены никак не могу прописать, она ссыльная, сейчас в Ростове. Потом директором нашего института стал академик Скобельцин. Я пошел с ходатайством и к нему. И он тоже подписал мое прошение. А потом сказал: «Виталий Лазаревич, это бесполезно, у меня у самого брат сослан в Царево-Кокшайск, и я никак не могу его прописать в Москве». А когда Великий Вождь и Учитель наконец откинулся, жене разрешили приехать в Москву, потом реабилитировали. Причем серьезно так было все обставлено — в ее комнатку на Арбате пришел офицер КГБ с понятыми, и они составили акт о том, что ее окно не выходит на Арбат.

…Но читатель моих книг должен знать, что при социализме полной реабилитации не бывает. Поэтому после эпохи «реабилитанса» Гинзбург продолжал страдать «по линии жены»:

— Над нами постоянно издевались. Я после 1955 года уже не имел никакого отношения к бомбе, но меня все время не выпускали за границу, причем в самом издевательском стиле. В последний раз не выпустили в 1984 году. Я член многих мировых академий, и в тот раз меня с женой пригласила Датская академия. Я подал бумажки на выезд, а через некоторое время мне сообщают: вас пустили, а жену нет. Запретили, видимо, как бывшей ссыльной. А может, боялись, что я с ней там останусь, сбегу от гуманной Совдепии… И я тогда не поехал! Мне звонил президент Академии Александров: «Почему это вы отказываетесь ехать? Я же езжу без жены!» — «А я не хочу!..»

— Вообще удивительно, Виталий Лазаревич, как вы с вашим характером при Сталине уцелели.

— Я и сам удивляюсь. Это бомба меня спасла, иначе от косточек моих давно бы следов не осталось. Ведь грехов много у меня было, помимо длинного языка и того, что женился на ссыльной. Меня еще в низкопоклонстве обвиняли. Здесь история такая… Я никогда не признавал всякую сволочь. Был такой ученый Иваненко. Я его в свое время уличал в каких-то темных делах…Он за это на Тамма написал донос, на меня написал. А у Иваненко работал некий Шпендрик. Этот Шпендрик готовил статью в газету против тех ученых, которые не поддерживали Лысенко. Иваненко пришел к Шпендрику и сказал: физики меня просили ударить по Гинзбургу, потому что он не признает великую советскую науку и часто ссылается в своих трудах на статьи зарубежных ученых, ударь-ка по Гинзбургу… Шпендрик выполнил указание руководства. И «Литературная газета» от 4 октября 1947 года — в мой день рождения! — опубликовала статью, в которой я упоминался как низкопоклонник перед Западом. В тот же день меня должны были утверждать профессором на ВАКе,