За далью волн - [14]

Питер встал и пошел, увязая в мокром песке, к кромке воды. Призадумавшийся Корс Кант остался один.

— Что ты там нашел? — спросил Питер. Кей наклонился поближе. Он был весь мокрый, в сапоги Питера с его одежды капала вода.

— Ты только погляди, что уцелело — ни в огне не сгорела, ни о камни не разбилась, и в море не утонула! И он вытащил из-под плаща бутылку, ту самую.

— Клянусь, я ее из Камланна не забирал. — Питер так уставился на бутылку, словно у той вот-вот могли вырасти крылья, и она запорхала бы над берегом.

— Это точно, — кивнул Кей и заговорщицки подмигнул. — Она непонятно как угодила в корзину с мусором в пиршественном зале, а я ее увидел и прихватил с собой. — Кей зловеще осклабился. Судя по всему, он понимал, что бутылка угодила в корзину с мусором по вполне понятной причине. — Ты представь только! Когда мы будем праздновать победу в Харлеке, нам будет что поднести этому проклятому Длинноволосому Королю! Ну, а ты ведь не упустишь случая выказать свою верность Британии и старым добрым временам.., легат.

В устах Кея титул Ланселота — римский титул командира легиона — звучал чуть ли не обвинением в преступлении.

Тут внимание Питера отвлек чей-то громкий крик. Толпа возле раненых быстро расступилась. Воины пятились. Сикамбрийцы упали на колени, прижались лбами к земле.

Один из раненых лежал не шевелясь. Он явно умер. Другой лежал на боку, тяжело, прерывисто дыша. «Этот умрет через пять минут», — понял Питер.

Третий приподнялся и медленно сел. Его било в агонии, но он был еще жив. Он просунул руку под кожаную кирасу, сбросил ее и уставился на текущую по груди кровь.

Меровий встал. Его длинные черные кудри были заплетены в косу.

— Его раны не так тяжелы, как мы того опасались, — заключил он и возложил руку на голову раненого. Тот встал, покачиваясь, словно боксер после нокдауна.

Меровий повел его к прибрежному камню, поддерживая плечом. Кей присвистнул и щелкнул языком.

— Фортуна улыбается нам, — вырвалось у Питера.

— В задницу Фортуну, — фыркнул Кей. — Этого сукиного сына копьем прокололи. Насквозь, ты понимаешь, насквозь! А теперь, вишь ты, «его раны не так опасны, как мы того боялись».

Питер резко обернулся к Кею.

— И что же, ты думаешь, он сделал? Пожелал, чтобы его раны затянулись? Ты что несешь, Кей? Кей пожал плечами.

— Может, нам стоит сейчас угостить Меровия винцом? Пока этот мерзавец кого-нибудь из мертвых не воскресил.

Не сказав больше ни слова, сенешаль ушел в сторону, мимо камней, по пути сунув бутылку в найденный на острове судна дорожный мешок.

Глава 4

Я прыгала по песку туда и сюда, и песок казался мне мириадами острых игл — а что, в этом был смысл, ведь я теперь вышивальщица. Я видела, что Этот Мальчишка разговаривает с Ланселотом, и так волновалась, что готова была подойти и встать рядом с ними, хотя они могли разговаривать и обо мне.

Но что же мне делать, если Этот Мальчишка выдаст меня при первой возможности, — а было похоже на то, что он как раз этим и занимался. Выбор у меня вряд ли будет велик, как только принц проведает про то, что это я стала причиной неудачи нашего внезапного нападения. Он прикажет килевать меня на берегу, прямо здесь на песке — ну, понимаете, что я хочу сказать.

И все же мне казалось, что Этот Мальчишка не сумеет проболтаться Ланселоту. Хранил же он тайны Dux Bellorum целых десять лет, и никому ни словечка! В общем, я решила, что буду стараться вести себя как можно более естественно с Ланселотом, так, как будто единственные тайны, какие ему выболтал Этот Мальчишка, — это совершенно невинные байки про Гвина, да лошадей в конюшне, да про постельные подвиги Гвинифры.

Поеживаясь на холодному ветру, я посмотрела в даль, где сновали озлобленные юты, и поняла, что сама больше не в силах хранить собственную тайну. Слова метались у меня в душе, словно вино, в брожении готовое разорвать стенки кувшина. Я должна была все кому-нибудь рассказать!

Кто-то смотрел мне в спину, и этот взгляд колол, словно нож лекаря. Я обернулась и встретилась глазами с Меровием.

Почти не раздумывая, я пошла к нему. Ноги мои увязали в мокром песке. Его глаза притягивали меня, меня словно зацепило крюком и тащило. Я взволнованно облизывала пересохшие губы. Сикамбрийцы, окружавшие Меровия, исчезли, словно растворились в утренней дымке. Мы остались одни.

Меровий, казалось, мысленно раздел меня, снял с меня тунику, сорочку, а потом — кожу, мышцы, кости, оставив только сердце и мозг. А потом он отвел взгляд от моей обнаженной души, поднял руку и воздвиг невидимую стену, которая почему-то сразу успокоила меня.

Откуда ему знать о том, что я так отчаянно хотела исповедаться?

— Я совсем запуталась, государь, — призналась я. Открыла рот, чтобы рассказать Меровию об отце, о том, что он мне поручил, о том, как я в конце концов оказалась в покоях Dux Bellorum, но обнаружила, что не могу вымолвить ни слова.

Я открывала и закрывала рот — наверное, это было похоже на открывающую и закрывающую створки ракушку. Ну совсем как Этот Мальчишка прошлой ночью. И вдруг я поняла, что мучает меня. Мне хотелось исповедаться, но я не знала, в чем мой грех!