За что сражались советские люди. «Русский НЕ должен умереть» - [21]
Разумеется, после войны все генералы с редким единодушием утверждали, что были поражены предложением Гитлера принять на себя столь противоречащие любым представлениям о воинской чести палаческие обязанности и что, невзирая на указания сверху, как могли, препятствовали истреблению пленных и местного населения.
Редкое единодушие объяснялось просто: перед каждым из уцелевших генералов вермахта маячила петля за военные преступления; бесстыдно врать приходилось из естественного чувства самосохранения.
Одним из немногих, осмелившихся сказать правду, был генерал Варлимонт. «Впоследствии многие говорили, что такие резкие выпады Гитлера должны были заставить хоть кого-то из присутствующих в зале хоть как-то выразить свой протест или негативную реакцию после ухода фюрера, – писал он. – Никаких свидетельств, что нечто подобное имело место, нет; я сам был там, и ни в одном из опубликованных ныне документов нет упоминания о таких вещах».[127]
В массе своей командование вермахта безоговорочно согласилось с предложенной фюрером войной на уничтожение; возражавших можно пересчитать по пальцам. «Следствием этого выступления, – пишет германский историк Вольфрам Ветте, – стало сплочение военной элиты вокруг фюрера нацистского государства. Для осуществления преступных замыслов Гитлера вермахт не нуждался в институте политических комиссаров: их роль взяли на себя немецкие генералы».[128]
Отбросив вековые законы и обычаи ведения войны, генералы согласились выполнять приказы фюрера по обезлюживанию советских земель. Произошло то, чего и ожидать-то было трудно: еще вчера противостоявшие карателям из СС, теперь они словно соревновались в демонстрации преданности идеям истребительной войны. Об этом исчерпывающе свидетельствует тот факт, что после совещания 30 марта подготовка «преступных директив» переместилась в ОКХ и ОКВ.
Фюрер выступил перед своими полководцами в воскресенье, а уже в четверг, 3 апреля, начальник генштаба ОКХ генерал Гальдер представил проект директивы об «идеологической войне» на Востоке. Германский историк Кристиан Штрайт следующим образом излагает содержание подготовленной Гальдером директивы: «В этом приказе содержались недвусмысленные указания об обращении с советским населением. Говорилось в нем также и об организации содержания военнопленных. Из приказа следовало, что в отношении Советского Союза не действуют принципы Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны… Реализация германской претензии на господство на советской территории с применением любых – без разбора – средств предпослана здесь как нечто само собой разумеющееся».[129]
Генерал Франц Гальдер предвосхитил указания фюрера в разработке «преступных директив».
Судя по всему, Гальдер подготовил свой проект заблаговременно, еще до мартовской речи фюрера; любой, кто хоть немного знаком с особенностями подготовки правительственных документов, согласится, что иного объяснения столь необычной оперативности быть не может. Оформление и согласование проектов директив такой сложности в германском военном ведомстве обычно занимали от одного до полутора месяцев. Так, например, только 28 апреля, через полтора месяца после издания памятной нам «Инструкции об особых областях», непосредственный начальник Гальдера главнокомандующий сухопутными войсками фельдмаршал Вальтер фон Браухич подписал разработанное на основе «Инструкции» соглашение о взаимодействии подразделений вермахта и СС.[130]
Как видим, Гальдер проявил завидную предусмотрительность; впрочем, не он один.
Начальник управления по делам военнопленных ОКВ генерал-лейтенант Герман Рейнеке уже в марте вызвал из военных округов начальников отделов по делам военнопленных и под большим секретом сообщил, что ориентировочно в начале лета 1941 года Германия вторгнется на территорию Советского Союза.
– В соответствии с этим верховным главнокомандованием разработаны необходимые мероприятия, – сказал генерал. – В наши руки попадут массы пленных большевиков. В обращении с ними необходимо исходить из общей концепции войны на Востоке. Это будет идеологическая и расовая война, сантименты в которой недопустимы.
Присутствовавший на инструктаже генерал Курт фон Эстеррейх, занимавший должность начальника отдела по делам военнопленных Данцигского военного округа, вспоминал, что был поражен указаниями начальства: «Рейнеке указал, что если на местах не удастся в срок создать лагеря с крытыми бараками, то устраивать русских военнопленных под открытым небом, огороженными только колючей проволокой. Далее Рейнеке дал нам инструкции об обращении с русскими военнопленными».[131]
Суть инструкций заключалась в том, что расово неполноценных русских недочеловеков нельзя содержать в тех же условиях, что англичан или французов. Соответственно, нормы питания должны быть меньше, а нормы выработки – больше. Впоследствии подчиненными Рейнеке были разработаны нормы питания советского военнопленного, которые соответствовали: по жирам – 42 % от нормы европейца, по сахару и хлебу – 66 %, по мясу – 0 %.[132]
В одном из внутренних документов управления отмечалось также, что «попытки изготовить для русских специальный хлеб показали, что наиболее выгодная смесь получается при 50 % ржаных отрубей, 20 % отжимок сахарной свеклы, 20 % целлюлозной муки и 10 % муки, изготавливаемой из соломы или листьев».
