За час до рассвета - [65]

— Да у тебя и закусон? Ну и жмот!

Василий рванул пакет к себе. Полицай не отпускал. Трубников потянул сильнее. Оберточная бумага лопнула. Струя воздуха от проходящего поезда подхватила, растрепала листовки, и они, порхая, погнались за вагонами.

Взглянув на одну из бумажек, полицейский озверел:

— Ага, вот что ты развозишь! Получай, краснопузый!

Прикладом винтовки сбил Василия с телеги, поволок в сторожку.

Что с ним дальше было, Трубников не помнит. Очнулся от того, что на голову лили холодную воду. Со связанными руками усадили на стул.

Допрашивал его сам начальник полиции: где он взял листовки, кому должен был их передать?

Василий произнес первое, что пришло на ум:

— Должно быть, кто-то подсунул с пустыми ящиками.

Конечно, такое объяснение шито белыми нитками. Но утопающий хватается за соломинку. До самого вечера Трубников продолжал утверждать именно эту нелепицу. Его не били, лишь записывали, в каких магазинах и от кого получал тару, кому должен был ее сдать.

Постепенно Василий даже приободрился: ищите песчинку в море — ящиков несколько десятков, узнай, где чей. Мелькнула надежда на спасение: при чем он? Листовки найдены в пустом ящике. Его дело собрать тару и отвезти на базу, не осматривать же каждый ящик.

Не учел Василий лишь того, в чьи руки попал. Ночь провел в одиночке, без сна.

Утром ужаснулся: арестованными оказались все названные им работники магазинов. При очных ставках эти невинные люди наделяли его откровенным презрением и чуть ли не плевали в лицо.

Полицаи из кожи лезли, чтобы выслужиться перед немцами: до возвращения Рейнхельта в Приазовск хотелось поймать Метелина. Допросы, очные ставки не прекращались ни днем ни ночью.

Вечером Василия доставили к эсэсовцу, переводчицей у которого была Клава Лунина. Трубников не менял показания: не знаю, не ведаю.

Услышав, что сбор тары он начал с хутора Красный Лиман, Клава при переводе вопроса эсэсовца от себя спросила:

— Проезжал мимо, конечно, по пути к ней завернул?

Василий глазом не моргнул:

— Не успел, торопился.

Немец, понимавший немного по-русски, попросил уточнить: к кому он должен был завернуть?

— К даме сердца, — защебетала Клава. — Жениться не женится, так навещает, или, как у нас говорят, гражданским браком они живут.

Сысой Карпович, только что доставивший на очную ставку продавщицу из лавки хутора Красный Лиман, тоже решил показать, что недаром хлеб ест.

— В моем участке, в хуторе Пятихатки, его зазноба проживает, — сказал он, — с племянником.

— С племянником? — удивилась Клава. — У Насти нет племянников.

Василий поспешно разъяснил:

— Иван Бугров, с Полтавщины.

— Она с Кубани родом! — уточнила Клава. — Какой он из себя?

— Высокий, чернявый, с бородой и усиками, — сообщил Сысой Карпович.

— Высокий, чернявый? — переспросила Лунина и вдруг выпалила: — А может, это сам Метелин!

— Что ты, перекрестись! — испугался Сысой Карпович.

Эсэсовец намеренно не прекращал их перепалки. Потом попросил на карте показать, где расположен хутор Пятихатки. Сысой Карпович, тыкая пальцем в карту, оправдывался:

— Иван Бугров чахоточный, как есть совсем больной. Глаз с него не спускаю. Ничего такого… Овощи выращивает.

Немец брезгливо отвернулся от назойливого полицая и приказал:

— Немедленно арестуйте всю семью Трубниковых. К утру доставьте Настю и ее племянника. — Указав на Василия, добавил: — А с шутником поговорите по-свойски, как умеете!

«Будут бить», — отметил Василий. Но другая мысль вытеснила первую: «И мать вот так, в затхлую одиночку!.. И Ежика!»

Позже не мог бы объяснить: почему, услышав об аресте всей семьи, забыл об Ирине, Косте? Мать и Сашко не выходили из головы.

Немец и переводчица уехали. Начальник полиции внушительно сказал арестованному:

— Надеюсь, ты уловил смысл приказа? Скрывать не стану, «разговаривать» с такими, как ты, у нас научились. Слово — и нет зубов, другое — лопнуло ребро. Не запугиваю. Предупреждаю. Выдумка о подброшенных листовках хороша для идиотов. Мы таких не держим. Скажу больше: листовки напечатаны в хуторе Пятихатки. Сделали это Метелин и ты. Скорее — Метелин. Сегодня уточним. Одновременно познакомимся с «племянником». Честно признаюсь: кто он, я пока затрудняюсь сказать. Если это Семен Метелин, отдаю должное: ловко нас околпачивали. Мы перепотрошили весь город, прощупали крупные станицы и села. А он — рядом, в балке пристроился. Как видите, не скрываю, выложил все свои козыри. Твоя карта бита. Если не скажешь — узнаем сами. В первом случае гарантирую жизнь, во втором — не обещаю.

— Моей вины перед вами никакой нет, — невнятно бормотал Василий. — Я — всего возчик, иначе — конюх. Прикажут полные ящики в магазин отвезти — отвезу. Скажут собрать пустую тару по торговым точкам — соберу. О листовках никакого понятия не имею.

— Га-а, рано запричитал, — прикрикнул начальник полиции. — Отвечай как человек человеку: Иван Бугров и есть Семен Метелин?

Трубников тупо взглянул на начальника:

— Метелина я один раз видел. Еще до войны. Бугров — не такой.

Не глядя на Василия, начальник бросил дежурному:

— В третью, в костоломку его. Там обработают.

Василий понял: третьей называют комнату пыток. И он ужаснулся: «И маму вот так — в третью?.. И Ежика?»