За час до рассвета - [57]

Заканчивался Приморский бульвар. Ему было не по себе, когда приходилось проезжать среди мертвых разрушенных зданий, возвышающихся на фоне ночного неба причудливыми башнями средневековых замков. Вот сейчас минует бульвар, пересечет центральную улицу, а там, в переулке, в маленьком домике, его ждет Ружа. Она всегда встречает его с распростертыми объятиями.

Вдруг совсем рядом, как показалось Рейнхельту, чуть ли не у самого уха, с надрывом взвыла сирена — сигнал воздушной тревоги. Неожиданно у радиатора возникло трое с патрульными повязками. Офицер поднял руку, по-немецки повелительно крикнул:

— Налет! Прошу в убежище! Быстрее!

Рейнхельт проворно выскочил из машины.

— Сюда, за нами! — услужливо подсказали гауптштурмфюреру.

Двое из патрульных, подхватив его под руки, повели к подвалу.

□

Спотыкаясь в темноте о какие-то ящики, кирпичи, ребята, одетые в немецкие мундиры, задолго до комендантского часа пробрались в подвал разрушенного гастронома. Дежурили по очереди, чтобы не проворонить желанную встречу, остальные, припав друг к другу, дремали.

В половине одиннадцатого Метелин растолкал своих товарищей:

— Хватит спать. Итак, условились: ты, Коля, займешься шофером, раз в немецком не силен. Забудь, что у тебя язык есть.

— Я его гладить буду молча, как любимую. Вот так, вот этак приласкаю. — Лунин показал руками, как он будет душить, шофера, но в темноте ни Трубников, ни Метелин не увидели его движений.

В подвал вбежал Ежик, находившийся на посту в подворотне:

— Я шум мотора услышал.

— Приготовьтесь! — приказал Метелин.

Трубников и Лунин быстро наклеили усы, нацепили роговые очки. Втроем, с автоматами на груди, они быстро выбрались из подвала. Метелин шепнул Сашко:

— Жми, Ежик!

Сашко тут же принялся крутить сирену, издававшую пронзительный вой — сигнал воздушной тревоги.

□

Шофер выключил мотор и хотел последовать за Рейнхельтом. Но один из патрульных схватил его за ворот, придавил к сиденью.

Ничего не подозревавший шофер возмутился:

— Что за безобразие, руки прочь! — это были его последние слова.

Крик шофера чуть не погубил всю операцию. Голос его Рейнхельт услышал на ступеньках подвала. Он рванулся, Метелин и Трубников сжали его с двух сторон. Костя выхватил из кобуры гауптштурмфюрера пистолет, разрядил его и снова сунул в кобуру.

Сильные, со стальными мускулами руки приподняли Рейнхельта, как ребенка, кто-то прижал его к широкой груди. «Это моя смерть», — только и успел сообразить офицер.

Но его не убивали, а втащили в пустое, захламленное помещение.

Метелин осветил угол ручным фонариком, усадил Рейнхельта на опрокинутый ящик.

— Кто вы? — выдавил из себя Рейнхельт.

— Комсомольцы! — ответил Метелин. — Вы можете не представляться — вас, господин гауптштурмфюрер, мы хорошо знаем как палача нашего народа.

Он испугался, но виду не показывал. «Если не прикончили сразу, значит, есть шанс, — пронеслось у него в голове. — Дурак, ведь предупреждали меня: без охраны — ни шагу».

В это время Николай Лунин втащил труп шофера, бросил к ногам гауптштурмфюрера.

— Сам на смерть напросился, — сказал он, — орать вздумал. — И обратился к Рейнхельту: — Надеюсь, господин гауптштурмфюрер окажется более благоразумным, не последует за своим водителем? — Повернувшись к Метелину, добавил: — Докладываю: автомобиль укрыт в развалинах.

— Меня не запугаете, не из робких! — глуша дрожь в голосе, проговорил Рейнхельт. — За нахальство дорого заплатите: я уничтожу вас. Но если добровольно сложите оружие, я сохраню вам жизнь.

— Подумайте лучше о своей жизни, — напомнил Костя Трубников.

— Подожди, — Метелин остановил Трубникова. — У нас к вам деловое предложение. Вы держите в овощном подвале заложников.

— Да, — ответил Рейнхельт, — они будут расстреляны.

— Но они не виновны. Док взорвали мы: я и вот он, — Метелин указал на Трубникова.

— Я освобожу арестованных, если их место займете вы.

— Мы решили повременить, — проговорил Костя. — Не все сделали: вы еще топчете нашу землю. Причина, как видите, весьма уважительная.

Метелин добавил:

— Так вот, за вашу жизнь мы требуем немного: немедленно освободите заложников или… Сами понимаете: нам терять нечего.

Рейнхельт долго раздумывал.

— Хорошо, — согласился он. — У меня нет выбора. Ваша взяла.

— С умным человеком приятно иметь дело, — польстил ему Семен. — Для верности сделку нашу скрепим документом, — и подсунул дощечку, лист бумаги, ручку. — Пишите точно, что продиктую. Итак, начали: «Я, гауптштурмфюрер Энно Рейнхельт, настоящим подтверждаю, что при личной встрече с комсомольцами-партизанами пришел с ними к обоюдовыгодному соглашению:

1. Я, Энно Рейнхельт, обязуюсь сегодня же ночью освободить невинных заложников и впредь их не преследовать, за что комсомольцы-подпольщики даруют мне жизнь».

Рейнхельт вскочил:

— Вы с ума сошли? Не буду, ни за что не буду такое писать!

Лунин схватил его за шиворот, насильно усадил на ящик, приставил пистолет к груди:

— Полегче на поворотах. А то у меня быстро загремишь в тартарары.

Трубников для подтверждения слов друга довольно чувствительно ткнул пленника в бок:

— Или пишите, что вам велят, или… Ну!

Гауптштурмфюрер медленно принялся писать то, что диктовал Метелин: «2. Мы, комсомольцы-подпольщики, через плененного нами гауптштурмфюрера заявляем Гитлеру и другим фашистским палачам: или уходите с нашей земли, или мы зароем всех вас здесь в могилу. Так и знайте!»