За час до рассвета - [33]

— Житья не стало. Послушай, что плетет.

Нахмурив брови, мать напустилась на сына:

— Чего привязался, геть отсюда!

Николай ровным голосом объяснил:

— Мама, ты должна знать: Клавка украла у Трубниковых фотокарточку Метелина.

— Зачем она тебе? — спросила Власовна и уже прикрикнула на дочь: — Сейчас же верни!

Клава вытерла слезы, высморкалась, вскинула голову:

— Отвяжитесь, знать ничего не знаю.

Мать растерялась: кому верить — смотрела то на сына, то на дочь.

— Значит, портрета у тебя нет? — наступал Николай. — Ну, чего молчишь? Стыдно? В общем, все понятно. Этим и должно было кончиться. Последний раз спрашиваю, ответишь или нет?.. Хорошо, я сам скажу. Ты не только украла, но и передала снимок Метелина в гестапо.

Клава вздрогнула, словно от удара.

— Ой, да что ж это такое? — схватилась за сердце Власовна.

— Да, мама, это так. Ты знаешь, что Сема работал секретарем горкома комсомола. До сих пор он еще не перебрался к своим. Немцы его ищут, и ты сама знаешь, что они могут сделать, если поймают его.

— Он врет, врет, врет! — перебила его Клавдия.

— Боже, какой позор на старости лет. Вот до чего ты докатилась, дочка. Где ты пропадаешь по вечерам, с кем?

Клава исступленно кричала в лицо матери:

— Мне осточертели ваши свиньи, гуси, куры! Ваши копейки! Всю жизнь в дерьме. Себя закопала и меня в омут тянешь. Что ты видела? Что мы видим?.. А они — культурные, интересные, не то что некоторые…

Николай, отстранив опешившую мать, с кулаками подскочил к сестре:

— Вот как ты залаяла? Собственными руками задушу!

— Ой, как испугалась! — рассмеялась Клава, быстро накинула на себя пальто. И неожиданно со злостью выпалила: — Пропадите вы здесь все пропадом! — и выскочила на улицу.

СЛУЧАЙ В ПЯТИХАТКАХ

Пятихатки ожили, засуетились. В отрешенном от мира сонном хуторе всякий пустяк — событие. А тут богом посланный мастер золотые руки. Что хочешь починит: ведро, чайник, кастрюлю, горелку керосиновой лампы, замок. В каждой хате такой работы уйма.

В фуфайке, ватных брюках, стоптанных сапогах, в заячьей шапке, одно ухо которой глядит в небо, другое — в землю, жестянщик запросто заходит в дом, открывает свой сундучок, раскладывает по лавкам стамески, буравчики, ножницы, молоток, паяльную лампу и, улыбаясь, говорит:

— Мир дому сему. Если есть жестяные или прочие по металлу работы, давайте, елки-моталки! Я могу…

А как не быть, забыли уже, когда мастерового в глаза видели. Хозяйка бежит в чулан, лезет под печь. И зашипела паялка, зазвенела походная наковальня. Старичок-сермячок общительный, бывалый. А народ в медвежьем углу любопытный, интересуется, что происходит в городе, на фронтах, в мире. В беседе дело спорится. Жадности в мастере не заметно, что дадут за работу — шматок сала, пару яичек, кусок хлеба — благодарит.

Семен вернулся из парников, а в хате — походная мастерская. Старичок головы не поднял, знай стучит, прилаживает к ведру донышко. Настя вытащила из печи котел с горячей водой, плеснула в подойник, взяла белую тряпку, направилась к двери. Постояв в раздумье, повернулась к мастеровому:

— Забыла спросить: за работу деньгами берете али как?

Старичок добродушно ответил:

— Чаще всего — али как… Что есть, тем расплатитесь.

— А, спасибочко, — успокоилась хозяйка, — огурчики есть, молочко. Сейчас корову подою.

«Максим Максимович!» — обрадовался Семен и бросился к старику, как только Настя вышла.

Тот охладил его пыл:

— Тише, тише. — Рывком пожал руку и тяжело вздохнул: — В городе, сынок, флаги вывешены… В знак взятия Москвы.

Метелин опустился на лавку:

— В самое сердце…

— Поверил! — встряхнул его за плечи Максим Максимович. — А что же в народе будет?.. Знают, гады, куда бить — под дыхло. Вчера город, как снегом, листовками забросали. — Он достал из кармана клочок бумаги. — Слушай, что пишут. «Обожаемый народами земного шара божественный фюрер сегодня въезжает в стоглавую Москву». Видишь?

Максим Максимович достал из кармана сложенную вчетверо бумажку:

— Мы разоблачим эту брехню. Нужно срочно выпустить ответную прокламацию. Вот, слушай: «От имени горкома комсомола мы утверждаем: фашисты нагло врут! — начал он. — Находясь с вами рядом, мы призываем вас, дорогие товарищи, выстоять! Не скрываем — тяжело! Давайте жить так. Умываясь, скажем: еще одну ночь не сдались! После ужина скажем: еще один день не покорились! Каждый должен ежедневно давать сам себе отчет: а чем я помог Красной Армии, что я сделал для матери-России? В нынешнем году в Москве, на Красной площади, как всегда, в день седьмого ноября состоялись демонстрация и парад наших войск. На трибуне Мавзолея стоял товарищ Сталин. Знайте, товарищи: не от хорошей жизни немцы встали на путь лжи и провокации. Мы — победим!»

— Сделаю к утру, — пряча листовку в нагрудный карман, сказал Семен.

Максим Максимович прищурился:

— А ты знаешь, что немцы твою голову в десять тысяч марок оценили. Тебя ищут.

— Это через Василия передавала Ирина. Я страшно волновался за маму. Посылал к Луниным. Они ничего о ней не знают.

— Опомнился!.. Мы ее давно переправили на Большую землю.

— Спасибо, Максим Максимович. Теперь я спокоен. Не могу понять: почему именно меня немцы так выделяют?