За "базар" отвечу - [29]

Игорь со своими людьми приехал раньше, за два часа до встречи. Они расположились недалеко от кафе и стали наблюдать за обстановкой. Чтобы подстраховаться, Игорь даже посадил в кафе одного из своих людей.

— У меня было дурное предчувствие, да и нервы были на пределе, — рассказывал мне Цареков. — Нутром чуял, что сегодня нас примут (принять — арестовать, жарг.).

— Почему же ты не уехал? — спросил я.

— Нельзя было отступать: перед пацанами было неудобно, подумали бы, я сдрейфил. А мне нужно было авторитет держать. Я шел, так сказать, ва-банк.

Приближалось время встречи, но Цареков не замечал ничего подозрительного. Вскоре появилась и Елена. Прождав еще минут десять, Игорь послал одного из ребят на разведку. Тот вскоре вернулся и сказал, что часть денег она принесла, но передаст их только Игорю.

— Я перекрестился и пошел, — вспоминал Игорь. — Подходя к столику Елены, я попытался понять ее душевное состояние. Я наивно думал, что если она обратилась к ментам, то будет держаться уверенно и спокойно, а если нет, то опять будет нервничать и волноваться от страха. В общем, я заметил, что Елена сильно нервничала и сразу стала протягивать десять тысяч баксов, обещая остаток отдать через неделю. Я огляделся, мой человек, сидевший недалеко, подал условный знак, что все нормально. Официант тоже кивнул утвердительно. Но лавэ (лавэ — деньги, жарг.) я все же брать не решился и сказал, что на выходе деньги возьмет мой человек. Я рассчитывал, что, если меня сейчас возьмут менты, я буду без груза. Мы вышли из кафе и остановились на тротуаре у входа, договариваясь о следующей встрече. Ребята мои сидели недалеко в «Мерседесе» и ждали моего сигнала: в случае опасности я приказал им стрелять.

Цареков попрощался с Еленой и медленно направился к своей машине. Когда до нее оставалось метра два, он вдруг заметил, как одновременно с двух сторон навстречу ему движутся две машины. Белый джип шел на таран сбоку, а «Ауди» перегородила путь к отступлению.

— Как ни странно, но я сразу подумал, что не менты, а бандюги, к которым, видно, обратилась Елена. Но машины одновременно резко затормозили, и из них выскочило человек восемь со стволами. Раздался резкий крик: «Всем стоять! МУР!» Я даже не заметил, как меня быстро повалили на землю, и только успел увидеть, как ребят выволакивали из машины. Мне заломили руки за голову и тотчас же стали бить ногами по лицу и телу. Подъехали еще две машины с ментами из соседнего отделения милиции, и нас увезли туда на допрос. На мои крики, что я пустой, без денег и оружия, никто не реагировал. В отделении всем нам устроили экспресс-допрос, требуя указать, кто где живет. Я вынужден был назвать свой адрес, тем более что квартира у меня была чистая (чистая — без компромата, жарг.).

Когда мы приехали ко мне на квартиру и начался обыск, меня снова стали бить, требуя, чтобы я добровольно выдал стволы и деньги. Но ничего этого у меня не было. Я даже пытался как-то защищаться, но это только усиливало их агрессию. Когда мы все ушли, квартира почти вся была в крови. Меня доставили на Петровку и стали настойчиво допрашивать, но, понимая, что передо мной опера, я только твердил, что буду давать показания следователю в присутствии моего адвоката. Меня перевели в ИВС, где я провел два выходных дня.

В понедельник к Игорю Царекову пришли следователь и адвокат. Он заявил следователю, что не доверяет их адвокату и хотел бы связаться со своими знакомыми и попросить найти ему надежного защитника. Только после этого он согласится давать показания. Хотя следователь и записал телефон и фамилию приятеля Игоря, но все же не преминул заметить, что даже самый лучший адвокат ему уже не поможет.

В мою юридическую консультацию приехал солидный мужчина лет пятидесяти, сказал, по чьей он рекомендации, и попросил взять защиту его близкого знакомого Царекова, которого прямо сейчас «прессуют» на Петрах.

Я согласился, совершенно не подозревая, с какими трудностями и неприятностями мне предстояло столкнуться.

Когда на следующее утро я приехал в Следственное управление ГУВД и узнал, что делом Царекова занимаются в отделе по борьбе с организованной преступностью, понял, что ничего хорошего от этого ждать не придется.

Следователь попался неприятный, на мое вполне законное требование предоставить встречу с клиентом ответил, что завтра на допросе и очной ставке я и смогу побеседовать с ним.

— Да при чем тут завтра и ваши планы, — запротестовал я, — когда мне сегодня нужно увидеться с подзащитным.

Но следователь был неумолим. Это только в Уголовно-процессуальном кодексе декларируется равенство сторон на следствии, а реально хозяином положения оказывается следователь. Я понял, что к этому делу враждебно настроены. Следствию нужно было еще продержать обвиняемого в изоляции от адвоката с целью психологического воздействия на него.

На следующий день в назначенное время я пришел на Петровку. За мной уже была установлена «наружка», о чем я, естественно, не имел понятия. На Царекова жутко было смотреть, его безжалостно избили, особенно болезненные удары пришлись на грудную клетку. Мы стали готовиться к предстоящему допросу и очной ставке. Цареков настаивал на версии, что он требовал и получил деньги, которые, по его словам, принадлежали ему после сделки с обменом его квартиры. Подобные действия можно было в лучшем случае квалифицировать как самоуправство, за которое полагалось два-три года лишения свободы. Статьи по самоуправству и вымогательству, как пограничные, легко переквалифицировать из одной в другую. Хотя за вымогательство можно схлопотать срок до 10 — 12 лет. Опытные клиенты и адвокаты стараются этим воспользоваться.