За Байкалом и на Амуре. Путевые картины - [21]

Пароход вскоре опустился в воду по палубу и в таком положении остался. Судно понесло ветром в другую сторону и к утру оно было далеко от наполненного водой парохода. Носило его по Байкалу чуть ли не целый месяц, провиант весь на судне истощился и каким-то чудом остались живы все бывшие на нем люди.

Один из бывших в этом замечательном плавании рассказывал мне подробности их месячного страдания.

«Когда от парохода было видно только трубу да мачту, наше судно было уже от него далеко. Все мы, конечно, были в страшном положении, но утешали себя тем, что авось, Бог даст, попутный ветер нас принесет к берегу Лиственничной пристани. Так до утра нас несло по морю, — куда несло, мы и сами не знали, только надеялись, что не вдоль по морю несет, а поперек и если не к Лиственничной, то просто к берегу прибьет. К утру ветер усилился, судно наше стало сильнее покачиваться и поскрипывать; но это нас нисколько не пугало, а больно было на сердце от того, что мы слышали, как о борта нашего судна стукались льдины. Этот звук стучавших о борт льдин заставлял замирать сердце в груди; половицы из пола в судне мы вынули и по очереди смотрели на дно, не просачивается ли вода, не тонем ли уж мы? На другой день ветер повернул обратно, нас понесло назад, опять мы увидели издали черную точку парохода. Он едва-едва покачивался из стороны в сторону. На третий день унесло нас Бог знает куда и, несмотря на то, что между нами были люди, хорошо знавшие Байкал, никто из них не мог сказать, в каком месте мы находимся. Так и шли дни за днями, свечи у нас все вышли и стали мы делать наблюдения над дном нашего судна с помощью лучин. Хлеб у нас был тоже на исходе. Стали мы, по общему согласию, уменьшать порцию и ели только по нескольку золотников в сутки. А холода делались все сильнее, ветер замораживал на бортах судна набегающие брызги волн; дрова у нас были все издержаны и мы рубили пол в судне и жгли. Только и берегли несколько досок, канаты да холст от паруса, чтобы на случай, если сделается течь, забивать ее скорее. На палубу мы выходили редко, потому что ветры были холодные, мороз пробирал до костей. Качало, качало нас и в один день судно наше прибило ко льду. Обрадовались и этому, хотя не знали, куда нас прибило, далеко ли берег и что с нами будет. Из мачты сделали кол и вбили его в лед, привязали судно и ушли все с него по льду, сами не зная, куда идем. Шли часа два и пришли к берегу. На берегу увидели какую-то избушку, зашли в нее и обрадовались до того, что друг другу ничего не могли сказать: избушка была полна рыбой. Поморы наловили ее перед заморозками и сложили в избе, до первого зимнего пути. Развели мы огонь, сварили рыбы, повеселели и понабрались силами. На другой день выбрались в селение и тем покончилось наше страдание. Судно наше у берега замерзло, а пароход на середине моря тоже замерз. После его долго отыскивали, ездили по Байкалу в разные стороны. Нашли среди груды снега, который наметало кругом парохода, и ящики все на палубе целы оказались, только много было потом с ними хлопот: все они были похожи на ледяные торосья и примерзли один к другому; для того, чтобы отделить ящик от ящика, нужно было работать ломом. Привезли эти обледеневшие ящики в Иркутск и стали просушивать чай, но он был, конечно, испорчен и просушивание не возвратило чаю прежнего достоинства. Продавали его по 25 к. за рубль. Мелкие торговцы были рады этому случаю и покупали чай с удовольствием: они подмешивали его в хороший чай и продавали по настоящей цене. Может быть немалая частица его, перефабрикованного, и в Россию была отправлена».

Так вот как покончил свое земное странствие пароход «Наследник Цесаревич». Его и изо льда не вырубали, — оставили на жертву Байкалу. Все равно уж никуда же он и не годился, все было старо, гнило, — перевозка бы дороже стоила. Только и взяли из него одну машину.

Впоследствии машина с «Наследника Цесаревича» была поставлена в новый пароход, построенный исключительно для реки Селенги; но и тут ей не посчастливилось; пароход долго что-то ползал по Селенге, пробираясь за гор. Верхнеудинск, долго что-то хозяин его хлопотал со своим детищем и ничего сделать не мог.

Слышно было впоследствии, что посадил он где-то свой пароход на коргу или на мель и слухи о нем замолкли. Кажется, и сам хозяин старался, чтобы эти слухи не распространялись.

А суда, или по-байкальски, корабли, все плавают да плавают и корабельщики не боятся никаких слухов о неудачах их плавания. Они сами порасскажут желающему слушать, как ломает и коверкает их уродливые суда на Байкале.

— Иной раз, ваша милость, так бывало приспичит, что хоть вот ложись да умирай: машту (т. е. мачту) переломит, руль оборвет напрочь, носит, носит по волнам-то, а глядишь, Бог и помог: приснаровил как-никак, починился, приладился да и опять поплыл с омулями в Иркутск.

А пароходам на Байкале что-то все несчастливит. Что это такое, случайность или недостаток уменья вести дело?

Для постоянного и правильного сообщения Восточной Сибири с Забайкальской областью, в конце 1850 годов, началась на казенный счет постройка новой кругобайкальской дороги от Култука на Посольск, по берегу Байкала. О необходимости этой дороги разговоры шли чуть ли не с того времени, как открылась в Кяхте торговля с Китаем, то есть с 1727 года.