Южный Урал, № 10 - [33]

Простые слова Андрея вызвали среди партизан большое оживление.

Митинг закончился в сумерках. Андрей Фирсов долго рассказывал Русакову о своей подпольной работе в Омске и Челябинске.

— Да многих уже нет в живых, — вздохнул он. — Погибли в колчаковских застенках Виктор, Нина, не слышно ничего об Иване Устюгове.

— А где Христина? — спросил Русаков. — Она ведь последнее время была в Челябинске.

Лицо Фирсова просияло.

— Григорий Иванович, Христина — теперь моя жена…

— Поздравляю, поздравляю, — Русаков крепко пожал руку Фирсову.

Летняя ночь коротка, и Русаков с Андреем не заметили, как стало светать.

— Ну, прощай, Григорий Иванович. Надеюсь, увидимся скоро, — Андрей бодро зашагал к штабу полка.

Всходило солнце. Русаков, провожая взглядом молодцеватую фигуру Андрея, долго стоял на углу улицы, пока тот не скрылся за большим домом.

Потеряв Челябинск, колчаковские части создали вокруг Марамыша сильные укрепления, и первая атака для Русакова окончилась неудачей. Сделав перегруппировку сил, Григорий Иванович стал нащупывать слабые места противника. Темной августовской ночью 1919 года несколько разведчиков под командой Осокина проникли в город. Колчаковские артиллеристы, расположившись возле своих орудий на площади, спали крепким сном. Ничто не нарушало ночной тишины. Лишь недалеко от батареи лениво жевали овес обозные кони, и порой раздавалось мерное похрапывание ездовых. Осокин шопотом подал команду своим людям, и те бесшумно стали подползать к батарее. В темноте возле орудий виднелись дремавшие часовые. Через дорогу на площадь из больших окон Фирсовского дома лился яркий свет.

Припадая к земле, разведчики ползли неслышно. Во мраке ночи все было спокойно. Но вот раздался приглушенный крик часового, затем послышалось падение тела. Не успев поднять тревоги, второй часовой почувствовал, что кто-то сильной рукой, зажав ему рот, клонит к земле. Недалеко захрапел конь и, тревожно поводя ушами, затоптался на месте. Снова все тихо. Только во дворе Фирсова загремел цепью пес и, хрипло тявкнув,, умолк. В ту ночь, сняв замки с орудий, группа Осокина благополучно вернулась в расположение своего отряда.

На рассвете, замаскировав пулеметы на опушке бора, Русаков с основными силами обошел город с запада и обрушился на колчаковцев. Не ожидавшие нападения каппелевцы стали отходить к центру города. Артиллерия белых молчала. Развивая натиск, подразделение Батурина после короткого боя заняло подступы к площади. Ближние улицы заполнились отступающими, каппелевцами. На них навалилась конница Шемета. Тесня их ряды, красноармейцы упорно пробивались к Фирсовскому дому, где засел штаб белых. Неожиданно со стороны Зверинской дороги на помощь каппелевцам в город ворвалась конная сотня белоказаков. Наступил критический момент боя. Было заметно, как передние ряды красноармейцев, оказавшиеся под перекрестным огнем, дрогнули и поспешно стали отступать от площади. Русаков вскочил на коня.

— Подтянуть пулеметы! — бросил он коротко Осокину и, пришпорив лошадь, с группой всадников помчался на помощь Епифану.

Там уже шел горячий рукопашный бой. Слышался стук прикладов, лязг клинков, выстрелы и разрывы гранат. Получив неожиданную помощь, белогвардейцы продолжали теснить отряд Батурина. Эскадрон Шемета отбивал яростные атаки атаманцев, не давая им прорваться к центру. Но все же опасность прорыва была большой и, учитывая обстановку, Русаков со своей группой конников вихрем ворвался на площадь. Лошадь Григория Ивановича была убита и, выпустив из револьвера все заряды в каппелевцев, наседавших на него, Русаков схватился за шашку. Началась отчаянная рубка. Увлеченные своим командиром, красноармейцы от защиты перешли к нападению. Но численный перевес был на стороне врага, и вскоре шаг за шагом отряд Батурина начал отступать к ближайшим улицам. Казалось, еще несколько минут — и красноармейцы дрогнут. В эту минуту упал Русаков. На помощь подбежал Батурин, поднимая раненого командира, он крикнул во весь голос:

— За родную землю! Ни шагу назад!

Голос Епифана придал новые силы бойцам, и те, сомкнув тесно ряды, остановились, продолжая отбивать атаки противника. Со стороны Горянской слободы затакали пулеметы Осокина. Вскоре показался и сам матрос. Его лицо дышало яростью, тельняшка была порвана во многих местах, и со лба струилась кровь. Втащив пулемет на крыльцо Фирсовского дома, Осокин направил, огонь по каппелевцам, которые держались еще стойко. Заработали и соседние пулеметы красноармейцев. Схватка с каппелевцами была предрешена: они стали отходить.

Белоказачья сотня все дальше откатывалась под ударами Шемета к Тургайской дороге. На отдельных улицах еще слышались выстрелы отступающих беляков, но исход боя за Марамыш был решен.

Через час раненого Русакова Епифан привез в свой дом.

Григорий Иванович очнулся перед утром. В комнате никого не было. В углу на маленьком столике слабым, трепетным огнем горела лампа. Русаков сделал попытку повернуться на бок, почувствовал сильную боль в правом плече и осторожно ощупал раненое место. Скрипнула дверь, и вошла Устинья. Поправила огонь в лампе и опустилась на стоящий возле кровати табурет. Молча положила руку на горячий лоб Русакова и вздохнула. Григорий Иванович закрыл глаза. Ласковое прикосновение женской руки, казалось, смягчило боль. Устинья с жалостью смотрела на Русакова, на его заостренный нос и глубоко ввалившиеся глаза.