Южный Урал, № 1 - [12]

— Ты у меня смотри, раньше доброго казака не совайся в брод! — пригрозил старик: — Ну, слухай, удальцы! В чём тут нелады? Как ты её не прижимай к тулову, одначе, всю силу надо тут в ход пустить.

Я с любопытством рассматривал деда. Немного хмельной, но в меру хвастливый, он действительно с толком пояснял, как надо держать пику.

— Теперя гляди, как казак наш пику держит и как разит ею супостата отечества! — сказал он строго. — У казака пика завсегда короткая и держит он её не за конец, а поперёк, на перевес. Вот, положим, я скачу на врага, тогда, что робится с пикой? Лезвие пики на поларшина идёт вперёд лошадиной морды. То раз! Потом, когда скачет казак на врага, руку с пикой он немного назад относит, чтобы при ударе размах был. То два! Смекали?

Дед всерьёз заинтересовал казачат. Курносый, шустроглазый Митяшка не сводил глаз с деда. Между тем, казак продолжал:

— Гляди, что дале в бою выходит. Налетает казак на врага и со всего маха ударяет сверху вниз концом своей пики по концу вражьей, а она и без того уже долу клонится, а тут от моего молодецкого удара враз ныряет и утекает в землю. И тогда прощай ворог! Казак ему грудь альбо живот насквозь пикой прошьёт! Вот она, что значит казачья наука! — важно закончил дед, вскинул на плечо пику и пошагал к хибаре.

— Вы, казачки, не утекайте, я ещё нумер покажу! — предупредил он.

Ребята остались у порога, а Митяшка снова прильнул к окну. Варварушка погрозила ему пальцем, и к моему удивлению казачок смущённо скрылся.

Дед недоверчиво глянул на штоф.

— Всё твоё, всё твоё, капельку только и отпила! — не сердясь сказала бабушка.

— То-то! — одобрил дед поведение старухи, строевым шагом подошёл к столу, налил чашку и выпил. Он потянулся за сабелькой, но старуха ухватила его за руку.

— Чи сдурел, старый. Не видишь, хмелен, ребят по-пустому поранишь, да и негоже старому бывалому вытворяться перед малыми!

Она, напирая на него маленьким тщедушным телом, оттеснила к столу.

— Садись, да погомони с бабами!

Старик сдался.

— Строевое ученье отменяется ноне! — провозгласил он и налил ещё чашку. Большой нос деда побагровел. Старик облокотился на стол, глаза его затуманились грустью.

— Гляди, внучек, что стало с твоим боевым дедом! А было времячко, ела кума семячко, чуток на киргизской царевне не оженился. Вот, оно как!

Я удивлённо уставился на старика.

— Да ты не лупи шары, чига! Ну да, ухватил в набеге киргизскую царевну да уволок. Да на стану ночью грех вышел. От устали всхрапнул малость казак, а она ушла. Порезала ремни и утекла до степу, да и коня мово прихватила, лихая! Было однова казаку счастье, да и то сплыло. Эхх!…

Старик глубоко вздохнул, опустил голову. Бабушка, как порох, вспыхнула:

— Вот анчутка старый, полста годов мне всё не даёт покою с той царевной!

Варварка угадала ревность маленькой темнокожей старушки. Она обняла её и засмеялась добрым смехом, от которого у всех посветлело на душе.

— Да это он к тому, что ему приятно вспомнить молодой грех, баушка! — лицо молодой женщины осветилось ослепительной улыбкой. — Давай-ка лучше песню споём! — предложила она и встряхнула головой, готовая первой вступить в игру. Но старуха предупредила её. Когда-то она на станице считалась первой певуньей, да и сейчас заезжие гости из большого города не раз заставляли её напевать древние казачьи песни и записывали их. Старая Дарьюшка гордилась этим и сейчас, пригорюнясь, она завела чистым глубоким голосом:

Круты бережки, низки долушки

У нашего пресловутого Яикушки.

Костьми белыми казачьими усеяны,

Кровью алой молодецкой упитаны,

Горючьими слезами матерей и жён поливаны…

Я в удивлении раскрыл рот: морщинистая, дряхлая бабушка на-диво обладала тонким, трогающим душу, голосом. Напев её был звонок и чист.

Как ручеёк в широкую реку, вступила и Варварка в песню. Она чуть-чуть запрокинула назад голову, полузакрыла глаза и с вдохновением залилась песней.

— Их, красна молодка, соловей-птаха! — одобрил дед, заглядевшись на казачку, лицо которой, сияло счастьем.

В комнату прокрадывались сумерки. Дед притих, прислушался к песне. По щеке его текла вороватая слеза. Он смахнул её и задушевно попросил:

— Бабочки, спойте про наш Яичишко!

Варварка перевела глаза на старика, кивнула ему. И минуту спустя новая волнующая песня наполнила горницу. Старая и молодая пели:

…Золочёно Яикушки

Его было донышко…

…Серебряна у Яикушки

Его была крышечка…

Каждый куплет напевался два раза. Румяное лицо Варварки ушло в тень. Слышно только, как взволнованно дрожит её голос, полный большой сердечности. Хватало за душу, на глаза вызывало тихую радостную слезу…

— Ух, хватит! — вскочила со скамьи Варварка, когда невмоготу стало это дивное томление. Она вдруг взвизгнула, топнула козловыми башмаками и поплыла по горнице, пошевеливая плечами. Дед вскочил из-за застолицы и лихо завертелся перед молодайкой. Откуда что и бралось? Старик вертелся перед нею, приседал, повёртывался молодо, хлопал в такт ладошками. И особенно лихо выходило у него, когда он, подбрасывая колено, ударял под ним в ладошки. Пол ходуном ходил под крепкими чоботами. Варварка, отступая перед бравым стариком, манила его к себе и, смеясь беззвучным смехом, трепетала мелкой дрожью всего тела…