Южный Крест - [41]

— Ах, что вы, это я виновата, я не должна была вызывать эти тяжелые воспоминания, — право, я такая бестактная… Но вы должны извинить меня, милый господин полковник, — когда девушка так долго живет среди всяких иностранцев, это не может не сказаться на ее воспитании… также и на акценте. Вы ведь заметили, как ужасно я говорю?

— Нисколько! Нисколько! Чувствуется, правда, влияние нижнерейнского диалекта — у меня были солдаты из округа Клеве, — но, за исключением этого, с языком у вас все в порядке, фройляйн! Вы, я слышал, после войны жили в Голландии?

— В Бельгии, господин полковник. Ужасная страна! Понимаете, мой отец пропал без вести на Западном фронте… в конце войны, — печально сказала Астрид. — Я поехала, надеясь что-нибудь узнать… и застряла. Знаете, все эти оккупационные власти… — Она сделала паузу, пытаясь вспомнить, что рассказывала Карльхену неделю назад, — черт побери, с этим бесконечным враньем запутаешься в два счета. — Какое-то разрешение оказалось просроченным или выданным не по форме, я уже не помню. Так я и застряла в Антверпене…

— И ничего не узнали про отца? — сочувственно поинтересовался Кнобльмайер.

— Ничего совершенно. Собственно, в эту экспедицию я поступила только для того, чтобы получить возможность поездить по странам, где много немецких эмигрантов. — Астрид почувствовала настоящее вдохновение, врать так врать! — Вдруг, подумала, встречу случайно кого-нибудь из папиных сослуживцев…

— Разумно, — одобрил полковник. — Весьма разумно! Экспедиция пробудет здесь еще долго?

— Трудно сказать, господин Кнобльмайер, это ведь зависит от шефа.

— Если не ошибаюсь, француз?

— Увы! Впрочем, — добавила Астрид, решив не переигрывать, — он вполне приличный человек… как ни странно.

— Ха-ха-ха, — благодушно проквакал Кнобльмайер. — Это действительно странно, вы правы! Более чем странно! Чем, собственно, они вообще занимаются?

— Ах, боже мой, вы просто не поверите — такими глупостями! — Астрид сделала пренебрежительную гримаску. — Фотографируют разных дикарей, записывают их пение… Не понимаю, кому это надо — изучать этих унтерменшей.

— Таким же унтерменшам и надо, ха-ха-ха! Что касается вашего отца, фройляйн… прошу прощения…

— Армгард, — представилась она, на этот раз не удержавшись от книксена. — Армгард фон Штейнхауфен, к вашим услугам.

— Что касается вашего отца, фройляйн Армгард, то мы наведем справки, — здесь, в Южной Америке, у нас есть связь друг с другом. Но я хотел бы познакомить вас с соотечественниками, представить вас некоторым господам из нашей местной колонии. Избранный круг — за это вы можете быть абсолютно спокойны — только избранный!

— Такая честь для меня, милый господин полковник, я ее, конечно, не заслуживаю, но возможность познакомиться с соотечественниками на чужбине — слишком большая радость, чтобы я могла отказаться. А сейчас мне придется вас покинуть, тем более что одета я совершенно неприлично, за это вы тоже должны меня простить, — я понимаю, германские девушки так не одеваются, но я ведь на работе, а в этой машине нельзя ездить иначе как в брюках…

— Ни слова больше — какие могут быть извинения? Дорогая фройляйн Армгард, на станции всегда кто-то есть — либо Карльхен, либо я сам. Приезжайте в любой момент или хотя бы просто пришлите записочку, я всегда к вашим услугам. Фройляйн Армгард — честь имею!

— До свиданья, мой милый полковник, — проворковала она, забираясь в джип.

Остаток пути Астрид гнала на полном газу, сбавила скорость только подъезжая к остерии, чтобы не рассердить Филиппа еще и этим.

— Послушайте! — закричала она, влетая в комнату. — Вы не поверите, какая у меня удача!

Помещение, которое занимали мужчины, было типичным для этих старых построек колониальной эпохи — пол из красных выщербленных плиток, небольшие зарешеченные окошки в нишах необычайной глубины (глинобитные стены были толщиной в метр), источенный термитами дощатый потолок, с которого сыпалась какая-то труха. Три казарменные койки, покосившийся шкаф и стол посредине составляли всю обстановку, если не считать нескольких стульев с плетенными из камыша сиденьями. В углу громоздился экспедиционный багаж, лежали запасные покрышки к джипу и висели три карабина в промасленных брезентовых чехлах.

Филипп лежал на своей койке, читая путеводитель. Когда влетела Астрид, он сбросил ноги на пол и сел. Полунин, который работал за столом, отложил паяльник, взял с пепельницы дымящуюся сигарету и тоже вопросительно посмотрел на девушку.

— А где Дино? — спросила Астрид.

— Пошел рыбачить. Что у вас случилось?

— О, Филипп, вы должны меня поцеловать, честное слово! Сами увидите, я это заслужила. Я сейчас познакомилась с одним мофом [38] и так его очаровала, что он собирается ввести меня в избранный круг изгнанников. Ничего не выдумываю, повторяю его собственные слова. Слушайте, но какой я оказалась актрисой! Мишель, если бы вы меня видели, — что там ваш хваленый Большой театр!

— Я всегда отдавал должное вашим талантам, — сказал Полунин и снова взялся за паяльник.

— Рассказывайте скорее, рассказывайте, — нетерпеливо перебил Филипп.

Астрид передала весь разговор с Кнобльмайером, стараясь не пропустить ни одной детали. Оживленно рассказывая, она расхаживала по комнате, жестикулировала, потом как бы невзначай очутилась возле койки Филиппа и села рядом с ним.