Южный Крест - [17]

Так вот. Коль скоро открылась эта возможность, решено было, что он, Крузенштерн, составит инструкцию. Он и составил. Не был забыт и старый вопрос, которым они так много занимались: вопрос о Северо-Западном проходе, об исследованиях севернее Берингова пролива. Ведь, «дивизия» капитанов Васильева и Шишмарева, хотя и сделала немалое, однако не решила его. А к тому же из Дерптского университета были присланы Коцебу трое студентов, молодые ученые — астроном, физик, минералог. Кстати, наибольшие надежды, думается, можно возлагать на физика Эмиля Ленца, способнейшего и ревностного юношу.

Казалось бы, все сложилось отлично. И вдруг… Прости господи, не везет нашему молодому мореходцу! Вдруг отменяется посылка фрегата, и на «Предприятие» ложится прежняя задача: доставка грузов и крейсерство. Коли Отто Евстафьевич и поспеет что-либо предпринять по части ученых изысканий, то не в Беринговом проливе, а в Южном море.

— В последний раз, — закончил Крузенштерн, — виделся я с Отто в июле, когда государь был в Кронштадте и осматривал шлюп. Коцебу, разумеется, опечален переменой, но все, говорит, лучше, нежели в Ревеле ржаветь. Да вот еще на днях получил я от него известие. Из Англии. Титов, командир фрегата «Проворный», встретился с ним в Портсмуте: Отто догружал провизию и сбирался выходить в Атлантику.

Румянцев выслушал, помолчал.

— Олухи! — сказал он с сердцем. — Ей-богу, олухи. Такому моряку ходу не дают. Да и господа компанейские хороши. «После нас — хоть потоп», — думают. Ничего далее нынешнего барыша не видят. А об том, что не токмо для науки, но и для российской торговли надобно проход из Берингова пролива искать, нет, об том не мыслят.

Он встал, прошелся по кабинету. Золотое мерцание в шкапах утишило его раздражение. Он вернулся, сел в вольтерово кресло, вытянул ногу.

— А я вот что полагаю, Иван Федорыч. Давайте-ка мы с вами, батюшка, рюриково покушение продолжим. Только не откладывая в долгий яшик, не то… не то я сам, смотришь, в него угожу.

Крузенштерн вежливо запротестовал: Николай Петрович-де еще столько же проживет, сколько прожил, но старик его оборвал:

— Нет, нет, что там, Иван Федорыч. Прошу ко мне в следующую пятницу, поговорим подробнее.

* * *

Их имена не значатся в летописях мореплавания. О них не пишут в книгах о путешествиях. Но когда ты, командир корабля, стоишь на шканцах и ощущаешь — не видишь, а именно ощущаешь всем своим нутром, — как 750-тонная трехмачтовая громадина, несущая более ста человек экипажа, пушки, боеприпасы, продовольствие, грузы, легко и плавно одолевает крутую океанскую волну, тогда ты не можешь не вспомнить терпеливых и сметливых тружеников, корабельных дел мастеров.

Добрый же шлюп соорудили они для похода Коцебу в Тихий океан и обратно в Балтику. И добрым словом помянул капитан-лейтенант тех, кто жил, не расставаясь с топором, пилой и отвесом, жил за Невой, в охтенской слободе.

Еще один парусник, сработанный их загрубелыми, покрытыми ссадинами руками, шел нынче в Атлантике, как ходили по морю корабли крепостных охтян со времен Петра Первого.

В октябрьский день (Крузенштерн и Румянцев сидели в тот день в кабинете дома на Английской набережной) шлюп Отто Коцебу «Предприятие» вошел в зону юго-восточного пассата и приближался к экватору.

Когда-то натуралист «Рюрика» называл бриг «маленьким миром». К «Предприятию» более подходило определение одного русского поэта, воскликнувшего при виде фрегата:

— Что за великолепная махина, этот плывущий мир!

По тоннажу «Предприятие» равнялось четырем «Рюрикам»; на шлюпе в начале плавания числилось на восемьдесят четыре человека более, чем некогда на бриге. Трое из них вторично шли вместе: Коцебу, доктор Эшшольц и бывший матрос, а ныне шкиперский помощник Петр Прижимов, тот самый, что передавал сведения о Коцебу матросам в ревельской корчме.

Капитан «Предприятия» мог не опасаться, что останется с одним офицером, если кто-нибудь заболеет. Теперь в его подчинении было четверо лейтенантов и восемь мичманов. У него были не только матросы, но и барабанщик с флейтистом, а для «духовных надобностей» — монах Александро-Невской лавры Виктор.

Уж подлинно «плывущий мир», мир со своей строгой иерархией, на вершине которой восседал их высокоблагородие капитан-лейтенант Коцебу.

И все же, думая о путешествии на «Рюрике» (в капитанской каюте, поместительной, удобной, со стенами из полированного дерева, отдельно от прочих книг и бумаг лежали все четыре издания его отчета об этом походе — русское, немецкое, английское, голландское), думая о годах странствия на этом маленьком судне, Коцебу не мог отделаться от мысли, что тогда он был счастливее. Да, счастливее… То было ученое путешествие. Этим все сказано.

Нынешнее же плавание служебное. Служебное? Что ж, по мере сил он постарается превратить его тоже в ученое. И ему есть на кого опереться!

Славный друг Эшшольц! Поистине подлинный натуралист: едва прослышал о новой «кругосветке», сразу же собрал пожитки и в путь. А ему было так покойно в светлых аудиториях Дерптского университета, и так размеренно текла его профессорская жизнь. Он же все тотчас променял на треволнения морского путешествия. О, Иван Фридрихович не удовольствуется, конечно, одним лишь врачеванием команды. Как и во время плавания на «Рюрике», Эшшольц займется зоологией и ботаникой. И, конечно, старый корреспондент Московского общества испытателей природы, корреспондент ученых обществ Женевы и Бонна сообщит коллегам немало нового и любопытного.