Южная страсть - [76]

Скача рядом с ним в ночи, Летти подумывала, что вполне возможно, тетушка Эм была права в отношении Шипа. Ничего из того, что она видела или что он сделал, не давало никакого повода подумать, что он — убийца. Должно быть, Генри ошибся, введенный в заблуждение косвенными уликами. Преступником, которого он искал, разгуливавшим по окрестностям убийцей был, очевидно, один или несколько из разбойников, о которых рассказывал Джонни, — человек, иногда прятавшийся под белой простыней, как Рыцари Белой Камелии, но также готовый броситься на свою жертву и среди бела дня, если добыча, например денежное содержание войск, казалась заслуживавшей того, чтобы рискнуть. Такое объяснение было разумным.

Оно было разумным, потому что Летти хотела этого. Ведь если Шип не проливал крови ее брата, то, значит, и она все делала правильно. Вот и все.

Летти взглянула на скакавшего рядом с ней высокого всадника. Если она и правда думает, что ее брат ошибался, ей надо попросить этого человека снять свой грим. Она не могла этого сделать. Была ли на то причина в Шипе либо в ней самой что-то было не так, она не знала. Но это было невозможно. Внутри она вся сгорала от любопытства, и все же… и все же… Раскрытие этой тайны могло привести к ужасной неловкости. Возможно даже, ее совесть потребует поставить в известность власти. А если она не сделает этого, то будет чувствовать ответственность за все, что с этого момента приписывают Шипу. Хотя, конечно, то, что она не решилась спросить, кто он, ничего не меняло.

Наконец, они подъехали к пруду Динка. Шип осадил лошадь. Летти остановилась рядом с ним.

— Вы так молчаливы, — проговорил он тихо. — Все еще чувствуете за собой вину?

Его способность читать ее мысли была поразительна, ведь он едва был с ней знаком.

— Я так устроена, ничего не могу поделать.

— Только не надо этим гордиться.

— Гордиться?

— Ставить себе в вину то, что творят другие люди, — точно такое же проявление высокомерия, как и заявление о своей высокой репутации.

— Мы несем ответственность за поступки других.

— Позвольте мне сказать откровенно, дорогая. Вы не несете никакой ответственности за то, что я сделал или сделаю в будущем.

— Но… если бы я могла остановить вас?

— Ради Бога, попробуйте.

— Ну, и кто высокомерен!

Он потянулся к ней и поймал за руку.

— О, конечно, я. Но поможет ли это вам?

Ее раздражение улетучилось, но она не могла сказать ему неправду.

— Я не уверена, что поможет.

Он услышал в ее голосе боль и внезапно пожалел, что не имеет права излечить эту боль. Или, по крайней мере, он должен контролировать себя, чтобы лишний раз не вызвать ее. Его самые надежные инстинкты оставляли его, когда рядом была она. Но понимание этого не могло помочь. Или хотя бы дать ему какую-то уверенность. Сейчас только одно-единственное и было возможно.

— Здесь я с вами распрощаюсь. Если мы больше не увидимся…

У Летти вырвался приглушенный вздох. Он был так тих, что Шип не должен был его услышать. Однако он молчал так долго, что она покраснела, опасаясь, что он подыскивает способ распрощаться, не причиняя ей боль. Прилагая все силы, чтобы голос не дрогнул, она спросила:

— Да, если?..

— Забудьте, — сказал он резко. — Забудьте то, что произошло между нами. И никогда не думайте об этом. Пусть все будет так, словно ничего не было.

— А вы так же намерены к этому относиться?

Он сжал ее руку на мгновение, потом поднес ее к своим губам и прижался к ладони Летти. Осторожно положил ее руку ей на колено. Когда он ответил, за сталью его слов звучал сдерживаемый юмор.

— Нет, — сказал он, — но у меня же нет совести.

Это была ложь. Летти знала это, когда, смотрела, как он уезжает. Она была меньше уверена, когда добралась до конюшни Сплендоры, и совсем потеряла уверенность, когда, наконец, оказалась в полной безопасности своей спальни. Забудьте, сказал он, то ли потому, что так для нее будет лучше, то ли для того, чтобы она поменьше вспомнила и рассказала властям?

Он был в безопасности, да будет это ему известно. Она и подумать не могла подойти с этим к полковнику Уорду или к шерифу. Ведь ей пришлось бы рассказать, как к ней попали эти сведения и почему она может так подробно описать Шипа, его рост, телосложение и все остальное. Было и еще кое-что, что она действительно не хотела и не могла рассказать ни одной живой душе.

Аукцион, на котором распродавалось поместье Тайлеров, дом Салли Энн, проводился жарким солнечным утром в конце июня. Торги должны были начаться в десять часов. Люди начали собираться с восходом солнца. К девяти часам, когда приехали тетушка Эм, Летти и Рэнсом с Лайонелом, перед домом, на подъездной дорожке и по обочинам дороги на полмили в каждую сторону уже не было места, чтобы поставить фургон. Поэтому им пришлось идти пешком.

Они присоединились к находившемуся на веранде семейству — Сэмюэлу Тайлеру с женой, Салли Энн с Питером, ее сестре и зятю и их двоим маленьким детям. Все женщины были в черном. Отец Салли Энн, мужчина с копной седых волос и густыми седеющими бровями, был бы похож на льва, если бы не его худоба. Он сидел, вцепившись в подлокотники кресла, и смотрел перед собой. Он сбросил свое оцепенение ровно настолько, чтобы подняться на ноги, когда появились дамы, и пожать руку Рэнни, обнять его за плечи. Миссис Тайлер, низенькая, полная женщина с сохранившимися в седине белокурыми прядями, тепло обняла тетушку Эм и, улыбаясь через подступающие слезы, вежливо поблагодарила ее за то, что пришла. Их голоса звучали тихо, приглушенно. У большинства женщин в руках были носовые платки. Их появление очень уж походило на визит соболезнования, да и служил той же самой цели — поддержать убитых горем.