Южная Африка. Прогулки на краю света - [15]

Кстати, о художниках. Радостный подъем, царивший в Голландии, запечатлен на сотнях живописных полотен. Это и картины Питера де Хооха, который любил изображать добропорядочных голландских домохозяек, начищающих медные котлы и сковородки в кирпичных интерьерах. И работы Брейгеля, где стар и млад несутся на коньках по заснеженным каналам: развеваются на ветру полосатые шарфы, вдалеке маячат красные черепичные крыши, ветряные мельницы и церковные шпили. А рядом висят картины Тенирса, на которых пьяные гуляки целуются возле кабаков со своими шлюхами. Все это Голландия — многоликая и разнохарактерная, как всякая страна. И все-таки в первую очередь облик Голландии определяли торговые короли — те самые пожилые неулыбчивые джентльмены в белых кружевных воротничках, которые солидно восседают на портретах рядом со своими чопорными женами.

Итак, ван Рибек бродил по набережным и вербовал добровольцев, желавших отправиться в Южную Африку. А что же происходило вокруг? Рембрандт только-только переехал в собственный дом со ставенками на Бреедстрат; Франс Хальс, этот старый семидесятилетний Фальстаф, распродавал имущество, чтобы расплатиться с булочником; Вермееру недавно исполнилось двадцать лет, а де Хооху стукнуло тридцать четыре; что касается, Вауэрмана, то он уже вовсю рисовал белых лошадей. Такова была бессмертная Голландия, из которой впоследствии выросла Южная Африка.

На тот момент, когда ван Рибек предстал перед Советом Семнадцати и согласился обустроить перевалочную базу на Капе, он был уже вполне опытным мореходом, успел объездить полмира по делам компании — от Гренландии до Японии. Как-то, возвращаясь домой из Батавии, он даже успел побывать на Капе и три недели провел в тех местах, где в будущем ему предстояло налаживать новую жизнь. Он застал там группу соотечественников — моряков с корабля «Харлем», потерпевшего крушение возле Столовой бухты. Уцелевшие члены команды вплавь добрались до берега и расположились лагерем приблизительно в том месте, где ныне находится Грин-Пойнт Коммон. Они уже успели разбить небольшой огородик и занимались тем, что просушивали пострадавшие от морской воды специи. Ван Рибек изучил окрестности Столовой горы и по прибытии в Амстердам со знанием дела изложил перед Советом свои «соображения и критические заметки» по поводу предполагаемого мероприятия.

Не составляет большого труда вообразить себе сцену, разыгравшуюся в зале заседаний дома Ост-Индской компании. Здесь собрались семнадцать директоров, и мы хорошо их себе представляем благодаря полотну Рембрандта «Синдики цеха суконщиков» — умные, заинтересованные лица с вандейковскими бородками, белоснежные крахмальные воротники, широкополые шляпы и бархатных штаны до колен, перевязанные атласными ленточками. Они с жадностью допрашивали своего преданного слугу (ван Рибек действительно всю жизнь преданно служил родной компании).

Вполне возможно, что в ходе этой дискуссии коснулись и Манхэттенского острова, успешного проекта Вест-Индской компании. За двадцать пять лет до того она сумела заложить на американских берегах собственную базу, ставшую как бы прообразом Капской колонии. Ее основатель Питер Минуит (человек, во многом похожий на ван Рибека) построил на Манхэттене земляную крепость и в предвидении великих торговых перспектив нарек ее «Фортом Доброй Надежды». На месте того скромного форта сегодня располагаются новое здание Таможенного управления и Бэттери-парк. Поселение Минуита получило название Новый Амстердам. Землю под него выменяли у краснокожих аборигенов на горстку бус стоимостью в шесть фунтов. Да уж, подобные сделки делают честь голландским торговцам. Если бы подобное удалось провернуть и с племенами готтентотов, то уж будьте уверены, что ван Рибек затмил бы славу Питера Минуита!

Однако между Капом и Новым Амстердамом имелась существенная разница. Хотя и тот, и другой строились для обслуживания кораблей компании, но Новый Амстердам имел права торговой фактории, в то время как Капская колония представляла собой большой огород и станцию для выращивания свежего мяса. Тем не менее с точки зрения Семнадцати, американский опыт мог оказаться чрезвычайно полезным в новом начинании. В частности, их тревожила излишняя самостоятельность манхэттенских голландцев. Вместо того, чтобы верой и правдой служить пославшей их организации, они норовили наладить собственный бизнес, а подобное почиталось одним из самых страшных грехов в Компании. Мало того, эти заморские служащие имели наглость обвинить в растрате одного из управляющих и донести свои обвинения до Амстердама. Кроме того, директорат Компании весьма тревожила тенденция, в соответствии с которой их служащие стремились из торговцев переквалифицироваться в буров, то есть в свободных фермеров. Эти их фермы (или «бури» по-нидерландски) уже расползлись по всей территории колонии. Память о них сохранилась в англизированном названии нью-йоркского района Бауэри. И не исключено, что в тот миг, когда ван Рибек выслушивал строгие внушения о недопустимости подобных явлений на Капе (ах, если б они еще помогали делу! Так ведь нет, все самоуправства в полном объеме повторились на африканской почве), в Компанию уже поступила петиция от новоамстердамских буров, в которой те требовали предоставления бюргерских прав. Попутно отметим, что «американцы» добились-таки своего: испрошенная привилегия была им дарована на следующий год, как раз когда ван Рибек высадился на Капе.