Юстиниан - [78]

Везде — кроме центра. Здесь горячие головы не выдержали и бросились вперёд. Они бежали под гору, у них было преимущество, и они могли бы настичь лучников... Но тут в рядах римлян произошло какое-то размытое движение — и вперёд вырвалась конница. Это была лёгкая кавалерия — но с пешими готами она расправилась за считаные секунды[123]. Не уцелел никто — и это стало хорошим уроком для горячих голов. После этого ряды готов стояли, не шелохнувшись.

Прозвучал резкий сигнал трубы — и лучники вместе с кавалерией ушли с поля боя. Теперь вперёд двинулась римская пехота. Шеренга за шеренгой, закованные в броню солдаты двигались, словно неумолимая машина или сказочный монстр в железной чешуе.

С оглушительным грохотом и звоном сошлись две стороны. Светловолосые и крупные готы занимали более выгодную позицию — выше по склону. Кроме того, с обеих сторон их прикрывал лес, а это означало, что никто не сможет зайти к ним с тыла. Именно поэтому они выстроились двумя шеренгами против шести римских, а вооружение у них было гораздо легче и состояло лишь из мечей и лёгких деревянных щитов, окованных железом. Тяжёлая, хорошо вооружённая римская пехота теснила готов, они начали отступать...

...И в этот момент ловушка, подготовленная Тотилой, захлопнулась.

Победа римлян уже казалась неминуемой, когда с флангов, скрытые до поры до времени, вырвались тяжёлые копейщики. Это были два отряда в несколько сотен человек — хорошо вооружённые благодаря арсеналу Трабезиума и закованные в броню с головы до ног. Они ударили римлянам в спину, и те в отчаянии, спасаясь от смертоносных копий, стали рваться вперёд, сминая собственные ряды и напарываясь на мечи готов. Паника распространялась, как лесной пожар. С шокирующей скоростью римская армия распалась, превратилась в неуправляемую толпу, и вскоре её жалкие остатки бежали с поля боя, ища спасения за мощными стенами Фавентии.

Это была великая победа готов[124]. Новость о ней распространилась стремительно, и вскоре к Тотиле стали стекаться отряды, увеличившие его армию за несколько дней в четыре раза. Потрёпанная и деморализованная римская армия отступила на юг, в сторону Флорентин[125], через длинную и узкую долину Муджелло. Здесь Тотила устроил засаду — и одержал вторую, теперь уже решающую, победу. Слишком растянутые колонны римских солдат стали лёгкой добычей для готов, ударивших с холмов. Единая армия распалась на отдельные отряды, каждый из которых спешил укрыться в какой-нибудь крепости Центральной Италии, — здесь римляне и остались зализывать раны.

Между тем по всему полуострову прокатилась волна восстаний. Тотилу приветствовали как спасителя все жертвы «освобождения» Юстиниана — и купцы, чью торговлю почти задушили римские налоги, и крестьяне, лишённые земли. Словно второй Спартак, юный правитель раздавал земли новым арендаторам, освобождал рабов, отменял налоги. Освобождённые рабы охотно вступали в армию. Гражданские учреждения были вычищены от коррумпированных и жадных чиновников, стремившихся лишь к собственному обогащению, на их место были поставлены честные римляне.

В течение всего лишь нескольких месяцев вся Италия, кроме Рима, Равенны и нескольких прибрежных городов Центральных Апеннин, полностью перешла под власть готов. Против Тотилы выступили только сенаторы, однако и им «юный варвар» нёс оливковую ветвь мира — надеясь вскорости привести их к повиновению — с неизменным почтением и уважением относясь к аристократам, попавшим к нему в плен. Тем временем изгнание землевладельцев, освобождение рабов и реформы управления шли своим чередом, и простые римляне с восторгом поддерживали своего нового вождя.

При получении этих новостей Юстиниана охватил ужас. Его Великий План рушился на глазах. Он снова и снова спрашивал себя, не совершил ли он ошибку, так часто меняя командующих. Теперь же требовалось предпринять радикальные шаги, чтобы не допустить полного распада Империи. Велизарий, к несчастью, был далеко, на Востоке, поскольку Хосро становился всё агрессивнее и угрожал восточным границам. Самые опытные и жёсткие его командиры, такие, как Бессас, принесли лишь разочарование, ибо не в силах были противостоять Тотиле. Впрочем, был один человек... и находился он в Константинополе. Ему такая задача могла оказаться по плечу. Его звали Максимин.

Сенатор и царедворец, Максимин недавно привлёк внимание Юстиниана, предложив довольно эффективные меры для исправления налоговой и бюджетной политики, в которой образовались заметные прорехи в результате отстранения Иоанна Каппадокийского. Мудрец, поэт, философ-софист, человек утончённый и культурный, Максимин мог стать вторым Петронием, обладая могучим интеллектом, позволяющим ему решать бесчисленные проблемы, возникавшие во время кризиса, разразившегося в Италии. Чем больше Юстиниан о нём думал, тем больше убеждался, что именно этот человек ему в Италии и нужен. Разумеется, ему не хватало военного опыта, но, учитывая недавние события, возможно, в этом его преимущество? Максимин подойдёт к работе со свежей головой, не имея за плечами никакого постыдного багажа поражений...