Юстиниан - [68]
— Господи! Означает ли захват Равенны то, что Ты всё ещё благоволишь к Юстиниану, твоему недостойному сыну? Твой слуга, Господи, вернул половину Западной Империи — земли Африки и частично Италии. Конечно, многое ещё предстоит сделать — варвары изгнаны из Галлии и Испании, и свет Твоей веры воссиял над нечестивыми монофизитами и арианами по всей Империи. Если, как говорили Константин и Августин, миссия Рима состоит в распространении и защите христианства по всему миру, то, возможно, я могу надеяться, что Ты действительно избрал меня, и я послужу твоим скромным орудием во спасение человечества...
Юстиниан переступил босыми ногами на холодном каменном полу. Здесь, в Айя-Софии, он провёл целую ночь на коленях, молясь и размышляя.
— Были времена, Господи, когда я боялся, что Ты отвратил лицо своё от меня, и покинул меня, и я проклят; словно легендарные Фурии — эти ужасные крылатые девы, у которых змеи вместо волос, а из глаз текут кровавые слёзы, — преследуют меня, посланные неумолимым роком. Например, Господи, я послал Нарсеса к Велизарию на помощь — и это привело к разрушению Милана и резне среди мирных жителей. Разве не был я виновен, Господи, в гибели полумиллиона невинных душ? Иногда мне кажется, что виновен, — ибо моя нерешительность вновь мучает меня. Моя робость, трусость, мои ошибки стали причиной гибели Атавульфа и Валериана, моих друзей. И по той же причине я готов был позволить готам держать Италию в своих руках, от Падуса до Альп, — но Велизарий не послушал моего приказа снять осаду Равенны и договориться с Витигисом. Я ошибался, Господи. Я поверил слухам, о которых донёс мне Прокопий, что Велизарий хочет сам стать императором Запада. Я поверил — и отозвал его в Константинополь.
Разве не виновен я в том, что был несправедлив к преданному и доброму моему слуге?
Может быть, я есть сосуд разбитый, Господи. Может быть, я слаб и недостоин быть императором. Временами я вспоминаю об Амаласунте и Сильверии и задаюсь вопросом: Господи, не должен ли я отказаться от любимой жены своей, Феодоры, ибо она заражена грехом Евы, а преступлениям её я потворствовал.
Но если Ты, Господи, действительно выбрал меня, несмотря на явные мои слабости, чтобы я был орудием Твоим, то дай мне знак, как дал Ты его Константину, блаженной памяти...
Юстиниан открыл глаза и стал ждать, словно в агонии, раздираемый надеждой и сомнениями. За стенами церкви разрастался шум — великий город просыпался навстречу новому дню. Скрип телег — значит, открылись ворота в Стене Феодосия...
Подтверждая его догадку, лучи рассветного солнца медленно заливали неф золотом и пурпуром.
Затем они ворвались в узкие окна и окатили золотом коленопреклонённую фигуру. Это и есть знак, сказал себе Юстиниан, и слёзы облегчения и благодарности заструились по его щекам. Он — Юстиниан Август, Возродивший Римский мир — и Избранный Богом.
Но, возможно, боги всего лишь смеялись. Так император Коммодус, находясь на вершине своей славы, предвидел своё падение и гибель.
В Персии шах Хосро подумывал о разрыве договора о вечном мире с Римом, в Италии никому не известный молодой гот по имени Тотила решил сопротивляться римским завоевателям, а в далёкой Эфиопии крошечные существа, скрывающиеся в мехе крыс, сеяли смерть и запустение и уже начали своё путешествие вниз по Нилу, направляясь в Египет...
ДВАДЦАТЬ ОДИН
Властвуй, о Царь! Это благоприятный момент —
Восток остался без защиты, ибо армии Юстиниана
с его прославленным полководцем во главе
находятся далеко на Западе...
Обращение послов Витигиса к шаху Хосро
В тронном зале Большого дворца в Дастагерде на Евфрате высокий красивый молодой человек пристально смотрел на бронзовый бюст императора Юстиниана, негромко бормоча себе под нос:
— Мы с тобой противники. Ты — и я, Хосро, великий шах Персии... Ты ещё об этом не знаешь. В вековечном споре Рима и Персии должен появиться победитель... Давай сравнивать наши силы и слабости, враг мой!
Молодой шах внимательно разглядывал черты бронзового изваяния, сходство с оригиналом было поразительным — скульптор пользовался монетами и медалями, отчеканенными в Константинополе в ознаменование побед Велизария.
— Я вижу доброту и сильную волю... вижу амбиции и желание править справедливо и хорошо... Но то, что ты считаешь благом для своего народа, сам народ благом не считает. Ты полон решимости восстановить Римскую Империю на Западе и распространить повсюду христианскую веру. Но в борьбе за эти цели ты сильно рискуешь. Во-первых, в борьбе за Запад ты сильно ослабил Восток. Во-вторых, разделил подданных на два враждующих лагеря — монофизитов и православных. Персия же не имеет таких проблем — у нас нет утраченных земель, нам не нужно тратить силы и средства, чтобы вернуть что-то утраченное, и мы не страдаем от разнообразия религий. Зороастрийцы, иудеи и христиане свободны в своей вере — и все в равной степени приносят нашей державе пользу, служа ей своими талантами.
Хосро усмехнулся, невольно представив, как он выглядит со стороны: правитель, беседующий с куском бронзы... Затем он продолжил всматриваться в бронзовое лицо своего противника.
