Юрий Трифонов: Великая сила недосказанного - [12]
Репрессии недавних лет ассоциировались с именем Берии, поэтому после его ареста и скоропалительного расстрела столь же быстро исчез страх. Обличье этого человека внушало ужас. В повести «Долгое прощание» Трифонов выведет Берию под именем Александра Васильевича Агабекова. «Александр Васильевич смотрел на Лялю в упор, не мигая. Взгляд был странный, направлен на Лялин рот, и от этого — оттого, что не в глаза смотрел, а на рот, поющий — было неприятно. Что-то неживое было во взгляде лобастого человека с усиками, все больше стекленело, стекленело и превратилось в совершеннейшее холодное стекло, даже страшно на миг, но потом — веки мигнули, стеклянность исчезла»[51]. За исключением усиков, которых у Берии не было, но которые автор повести сознательно ввёл в ткань повествования, чтобы сбить с толку цензуру, портрет исключительно верный и точный. Современники отмечали, что в пристальном взгляде этого человека в пенсне было нечто змеиное, антипатичное, вселявшее сильнейший страх. Даже спустя годы не удавалось вычеркнуть из памяти боязнь и трепет минувших лет. И у Юрия Валентиновича имелась чрезвычайно веская причина интимного свойства, чтобы попытаться избыть былой страх в своём творчестве и избавиться, таким образом, от скелета в шкафу. Человек в пенсне угрожал его счастью. Чтобы подготовить читателя к тому, о чём будет сказано ниже, я позволю себе полностью процитировать стихотворение Иннокентия Анненского, поэзию которого Трифонов хорошо знал.
Арест Берии — знаковое событие эпохи — пунктиром пройдёт по книгам Трифонова. Прозрачный намёк на это событие холодного лета 1953-го есть и в повести «Другая жизнь», и в романе «Время и место»: «…Было время неожиданных новостей, внезапных перемен, невероятнейших слухов, все к этому привыкли. Когда в течение двух-трёх дней не было новостей, становилось скучно. Мишка возник летом, как раз в пору грандиозных новостей и потрясающих слухов, о которых разговаривали шёпотом…»[53] Избыть былой страх удалось, а вот былая мука и тонкий яд воспоминанья останутся с Трифоновым до конца его дней.
Мне об этом времени рассказывал мой отец, участник войны и офицер-артиллерист. В июне 1953 года он в звании капитана служил в посёлке Шутово на острове Шумшу — одном из северной группы Курильских островов. От Камчатки остров отделял пролив шириной около одиннадцати километров. Поэтому почта и газеты доходили до острова с изрядным временным лагом. Хотя молва о том, что в Москве арестован Берия, долетела до Шумшу почти мгновенно, но офицеры, сослуживцы отца, даже после официального сообщения по радио и шёпотом опасались обсуждать эту животрепещущую новость. И так продолжалось до тех пор, пока на Шумшу не доставили газету с официальным сообщением об аресте Берии. Лишь после этого страх исчез. Такова была вера в непререкаемый авторитет печатного слова.
23 декабря 1953 года Берия и его подельники были расстреляны. Информация об этом событии на следующий день была опубликована в газетах. В этот же день, 24 декабря, имя Лидии Корнеевны Чуковской, которая долгие годы из-за своих политических взглядов не допускалась на страницы печати и едва избежала ареста в годы «большого террора», появилось в печати. «Литературная газета» опубликовала её статью «О чувстве жизненной правды». По иронии истории, в этом же номере газеты сообщалось о расстреле Берии. 31 декабря в Москве торжественно открыли крупнейший в стране Государственный универсальный магазин (ГУМ), поразивший неизбалованных советских людей изобилием разнообразных товаров — от продуктов питания до одежды. Складывалось впечатление, что власть впервые подумала о людях. Московский острослов Александр Раскин сочинил эпиграмму.
НАЧАЛО ОТТЕПЕЛИ 1953 ГОД
Для семьи Юрия Трифонова расстрел Берии имел сугубо личный аспект. Жена писателя Нина Нелина была любовницей Берии[55]. «И в этом были не только глубочайшая трагедия жизни Юрия Валентиновича, но, одновременно, и тайный сюжет, — пишет Ольга Романовна Трифонова. — Однажды глухой осенней ночью я спросила мужа: „У тебя есть тайна?“ И он ответил: „Есть. — Потом, после молчания: — Они терзали меня четыре года… Выгнали из Москвы в Туркмению“. Я не спросила: „Кто такие они?!“» [56]. Знал ли Юрий Валентинович о близости своей жены с человеком в пенсне, во внешнем облике которого было нечто зловещее? Их дочь Ольга, подтверждая связь своей матери с Берией, ничего не пишет о том, знал ли её отец об этом. «В 1956 году, вскоре после XX съезда партии, в Большой театр поступил список артисток, которых привозили к Берии, где значилась и моя мама. Это больно ударило не только по ней, но и по Трифонову. По Москве поползли слухи, создающие неприятные ситуации»
