Юрист - [26]

Педагогический состав школы известен своей преданностью идее бескорыстного служения обществу. Зачисление на первый курс часто зависит от того, насколько убедительно абитуриент докажет свою готовность посвятить хотя бы несколько лет святому делу помощи тем, кого судьба поставила в заведомо невыгодные условия. Первокурсники теряют голову от важности возложенной на них миссии и мнят себя столпами мироздания.

И большинство из них искренне разделяют идеи учителей. Около восьмидесяти процентов поступивших утверждают, что в стены школы их привело желание поддержать ближнего. Однако в какой-то момент (обычно к середине второго года обучения) в молодых умах происходит перемена. В кампусе все чаще появляются вербовщики из крупных юридических фирм с единственной задачей: определить круг кандидатов на вакантные места. Студентов соблазняют перспективой летней практики и хорошей прибавки к стипендии, десятью неделями беспечной жизни где-нибудь в Нью-Йорке, Вашингтоне или Сан-Франциско. Перед будущими выпускниками открывается перспектива завидной карьеры. На последнем курсе ситуация проясняется окончательно – как в Йеле, так и в других престижных юридических школах. Многие бывшие адепты беззаветного служения интересам маленького человека резко переключают скорость и погружаются в мечты о партнерстве в солидной фирме, клиентами которой являются могущественные корпорации. Однако не меньшее количество выпускников остаются верны высоким идеалам. Раскол очевиден, но он не принимает нецивилизованных форм.

Когда редактор «Юридического вестника Йельского университета» соглашается занять ничего в материальном плане не сулящую должность консультанта благотворительной организации, в глазах большинства однокурсников и почти всех профессоров он становится героем. Когда же он внезапно решает связать жизнь с Уолл-стрит, толпа восхищенных почитателей начинает быстро редеть.

Кайл чувствовал себя изгоем. Бывшие единомышленники смотрели на него теперь с явным недоверием. Баловни судьбы, готовившиеся войти в высшую лигу, были слишком заняты собой, чтобы обращать внимание на одумавшегося сокурсника. Взаимоотношения с Оливией свелись к чистой физиологии: молодые тела требовали секса, хотя бы раз в неделю. По словам подруги, Кайл здорово изменился: стал мрачнее, постоянно был погружен в свои мысли и делиться ими не хотел.

– Если бы ты только знала, – беззвучно шептал он. – Если бы ты знала…

Оливия с радостью приняла предложение о стажировке в Техасе: там ее ждали активисты движения за отмену смертной казни. Девушка вынашивала грандиозные планы перестройки всей исправительной системы. Теперь они с Кайлом редко виделись, но полностью контакт пока не потеряли.

Одним из самых любимых преподавателей Кайла был старый профессор-радикал, возглавлявший в шестидесятые годы минувшего века марши в поддержку или против чего-то. Профессор и сейчас считался в университете ярым борцом с любой несправедливостью. Услышав о ренегате, он явился к нему лично и потребовал объяснений. Поедая острые пирожки в мексиканском баре за пределами кампуса, оба проспорили более полутора часов. Кайл сидел с видом незаслуженно оскорбленного человека, но в глубине души сознавал, что профессор прав. Тот блистал красноречием, грохотал кулаком по столу, хлопал себя ладонями по бедрам – и все впустую. Напоследок, качнув головой, он бросил:

– Ты разочаровал меня, Макэвой.

– Спасибо, – буркнул Кайл и, поднявшись, зашагал к кампусу.

С языка у него рвались проклятия – он ненавидел себя, Бенни Райта, Илейн Кенан, «Скалли энд Першинг». Да будь проклята эта жизнь! Но что еще – кроме проклятий – ему оставалось?

До неприличия быстро скомкав разговор с двумя приятелями, Кайл набрался мужества поехать домой.

Семейство Макэвой оказалось в Пенсильвании в конце XVIII века, вместе с тысячами других шотландских переселенцев. Несколько поколений Макэвоев обрабатывали землю, а затем решили искать лучшей жизни сначала в Виргинии, потом в обеих Каролинах и в конце концов даже на самом юге. По пути следования кто-то оседал, в том числе и дед Кайла, пресвитерианский священник, который умер еще до того, как Кайл появился на свет. Преподобный Патрик Макэвой был настоятелем трех храмов в Филадельфии, и лишь в 1960 году его перевели в Нью-Йорк. Его единственный сын Джон закончил в Нью-Йорке школу, а потом и колледж. Уцелев во Вьетнаме и получив диплом юриста, он возвратился домой.

В 1975-м Джон Макэвой бросил работу низкооплачиваемого клерка маленькой фирмы по торговле недвижимостью в Йорке. Перейдя на противоположную сторону главной улицы города, Маркет-стрит, он арендовал двухкомнатные «апартаменты» в здании бывшего склада, повесил над дверью скромную вывеску и оповестил сограждан о готовности представлять их интересы в суде. Законы, которые регулировали торговлю недвижимостью, ему смертельно наскучили. Джону требовались драма, острый конфликт, война. Жизнь в Йорке была безмятежной и предсказуемой, а отставной сержант морской пехоты рвался в бой.

Работал он много, упорно и отличался беспристрастностью и демократизмом. Клиенты запросто приходили к нему домой, неотложные вопросы он готов был выслушивать даже по воскресеньям, во второй половине дня. Ночным звонком Джон без страха поднимал из постели мэра, навещал клиентов в больнице или тюремной камере. Он называл себя «адвокатом улицы», защитником тех, кто трудился на крошечной фабрике, кого обидели или лишили законных прав, кто дерзнул скрыться от карающей руки правосудия. Интересы банков, страховых компаний, риелторских агентств Джона Макэвоя не волновали. Своим клиентам он не выписывал почасовые счета, иногда он вообще не требовал гонорара. Порой ему приносили корзинку свежих яиц, дрова, хороший кусок мяса для бифштекса или предлагали сделать мелкую работу по дому.