Юрьевская прорубь - [10]

В Русском конце, несмотря на поздний час, в окнах виднелся свет — люди готовились к встрече Нового года; в Никольском храме отец Исидор служил всенощную. В гриднице, что при церкви, у купцов предстоял пир. А здесь было глухо и темно — лишь сиротливый огонёк мерцал у Яковлевских ворот.

Внизу, шагах в пятидесяти от Николки, поднималась кирпичная стена женского монастыря Святой Екатерины.

В этот монастырь принимали только девушек из дворянских семей, и, после того как они проходили обряд пострижения, их больше уже никогда не выпускали за монастырские ворота.

Николка один раз видел случайно этих монахинь: в монастырь привезли подводу с разным припасом и ворота были отворены. Все монахини были в белых как снег одеждах, с чёрными венками на головах.

Дева Ключница, которую они с Мартином должны сегодня встретить, представлялась ему одной из этих монахинь, в таком же белоснежном одеянии и чёрном венке.

Сейчас монахини спали, а может быть, молились. Они уже никогда, никогда не выйдут за пределы этих каменных стен! Они тоже словно замурованы. От этой мысли у Николки мороз побежал по спине.

А Мартин всё не шёл.

Мало-помалу Николкой стала овладевать жуть. Теперь ему уже не так сильно, как раньше, хотелось повстречать Деву Ключницу. Он начинал завидовать другим мальчишкам из Русского конца, которые небось вертятся сейчас под ногами у взрослых, готовящих праздничный стол, получают подзатыльники и время от времени успевают стащить что-нибудь вкусное. И не предстоят им никакие опасные дела.

Когда Мартин тихонько окликнул его, Николка подпрыгнул и чуть не закричал. Мартин подошёл неслышно, потому что на ногах у него были одни шерстяные чулки — башмаки он держал в руках. Под мышкой у него был свёрнутый кожаный мешок.

— Ну, чего орёшь? — спросил Николка сердитым шёпотом. — Ты что так долго?

— Дедушка всё никак не засыпал, — тоже шёпотом отвечал Мартин. — Из-за этого после пришлось так торопиться, что, видишь, даже не обулся.

Он сел, надел башмаки, и мальчики стали подниматься на Домскую гору по тропинке, шедшей вдоль крепостной стены. Николка усмехнулся, увидев Мартинов мешок: «Напугала Мартына притча про купца — не взял он большого мешка!»

Было полнолуние. Низко над городом плыл круглый, как гульден, месяц. Ночь стояла ясная, и небо казалось серебристым из-за обилия звезд. Белая утоптанная тропинка была хорошо видна.

Вот впереди из-за густых кустарников показался зубчатый верх четырёхугольной Чёртовой башни. Мальчики расстались с удобной тропинкой и взяли левее. Вряд ли среди юрьевских мальчишек нашёлся бы такой храбрец, который без крайней надобности осмелился бы приблизиться в такой час к Чёртовой башне! Многие жители говорили, что своими ушами слышали, как по ночам из неё доносятся нечеловеческие крики и леденящий душу хохот.

Теперь Николка с Мартином шли напрямик через кустарники и заросли дудок, то и дело оступаясь в ямы, которые были не видны в призрачном лунном свете.

Начался крутой подъём. Мальчики хватались за кусты, подтягивались, ползли, цепляясь за дёрн, подсаживали друг друга, подавали один другому руку, а случалось — и ногу. Большой отцовский охабень очень мешал Николке, пока он не сообразил, что в самых трудных местах, прежде чем лезть, его можно скатывать и забрасывать наверх — на куст или на какой-нибудь уступ.

Наконец самая крутая часть горы кончилась. Дальше шёл отлогий склон. Когда мальчики поднялись по склону, перед ними открылось ровное пространство.

Впереди чернела громада Домского собора с двумя шпилями, устремлёнными в серебристое небо. По небу, едва не задевая их, пролетела падучая звезда. Она оставила за собой светящийся след, который тут же растаял. «Чья-то душа душа покинула землю», — подумал Николка.

Со страхом глядели они на безмолвное тёмное здание, в окнах которого кое-где светились красные лампады. Каждый из них, не задумываясь, повернул бы сейчас назад, если бы не стыдился товарища.

Мальчики пошли к собору, чувствуя слабость в ногах, точно отправлялись на казнь. За ними покорно следовали две узкие длинные тени. Но вот тени одна за другой слились с огромной тенью, которую отбрасывал собор,

У главного входа лежал большой стёсанный сверху камень с двумя круглыми углублениями. Немцы, входя в собор, всегда окунали пальцы в святую воду, которая была в углублениях, и осеняли себя крестом. По мере того, как вода убывала, её подливали. Ян, подручный Николкиного отца, говорил, что этот камень — древний чудской жертвенник и что немцы нарочно приспособили его для своей церкви, чтобы пуще унизить чудинов.

Днём камень не производил на мальчиков никакого впечатления, а теперь он показался им чудовищной совиной головой, словно перед ними зияли не углубления для святой воды, а два круглых глаза, уставившихся в небо.

Николка с Мартином поскорее прошли мимо, пока сова, не дай Бог, не вздумала поглядеть на них, и вышли на освещённую южную сторону.

С ратушной башни донёсся один удар. Это означало, что сейчас половина двенадцатого и что ждать им ещё полчаса.

В стороне темнел сад однорукого соборного сторожа, за которым находился его дом, не видимый отсюда. Сторож был мужчина весьма мрачного вида, и все мальчишки в городе побаивались его. Ходили слухи, что он имеет дело с нечистой силой. Достоверно о нём было известно только то, что он потерял руку под Псковом, сражаясь с русскими, и что давал деньги под заклад, немилосердно обдирая своих должников. За это многие ненавидели его. Соборный сторож держал также голубей, разводил для продажи редкие породы. Были у него и сизые гонцы, но большую часть голубей он держал прежде всего для стола, точно кур. Николка считал это ужасным злодейством.