Юный техник, 2005 № 05 - [13]
ОН ОТДУВАЕТСЯ ЗА ВСЕХ. Новый манекен WordSID — самый «продвинутый» из всех роботов-испытателей. Он оснащен более чем 200 датчиками, которые при столкновении испытуемого автомобиля с манекеном-водителем за рулем способны производить и передавать на компьютер 10 000 замеров в секунду. Кроме того, внутренние органы и кости манекена во многом аналогичны человеческим, что позволяет оценивать при столкновении степень повреждения «печени», «почек» или «ребер». Поговаривают, что этот робот станет своеобразным эталоном при проведении краш-тестов как в США, так и в Европе.
ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
«Два брата»
Дмитрий ДЗЫГОВБРОДСКИЙ
Он был песчинкой. Каждый человек песчинка, когда с ним говорит бог. Голос заполнял весь мир, заставляя Тиберия дрожать.
— Слушай же, Тиберий, и помни. Скоро у тебя появятся два сына. Оба они много сделают для Рима. Но один прославится на века. Он произнесет слова, которые прогремят на весь мир и останутся в веках — как символ, как знамя. Это мой подарок тебе.
— Благодарю тебя, Великий. — Он сжался под безжалостными раскатами Голоса. — Это высшая радость для отца — знать, что сын будет прославлен.
— Не благодари, человек. Тебе еще захочется меня проклясть. Мой дар еще никогда приносил счастья. Лишь славу. Dixi[1].
Он стал вдруг щепкой в буре, листиком в смерче…
Он проснулся.
* * *
— Отец, послушай, я придумал стишок… — Квинт крепко держал лист бумаги. Глаза блестели, весь его вид выдавал крайнее волнение.
Тиберий взлохматил волосы пятилетнему мальчугану и пытливо посмотрел ему в глаза. Он или все же брат?
Марк невдалеке упражнялся с деревянным гладием, истребляя сорняки. Битва была в самом разгаре. С воинственным кличем Марк совершил тактический обход и напал на клумбу с цветами. Тиберий улыбнулся — Тулия будет в ужасе, когда увидит, что осталось от ее цветов. Ничего, пусть мальчик играет.
— Отец, так тебе понравилось?
— Очень понравилось. Ты молодец.
— Я знаю, я буду поэтом. Меня узнает весь Рим.
Он? Не он? Сколько же придется мучиться этим вопросом? Не это ли твое проклятие, бог?
* * *
Братьям было по пятнадцать, когда отец рассказал давний сон. Марк выбрал военную карьеру. Квинт — путь слова. Его стихи уже звучали в богатейших домах Рима. Известные поэты спорили за право обучать талантливого юношу.
Отец уже знал, чьи слова прогремят на весь мир. Братья тоже. Квинт с легкостью играл словами.
Для него составить безукоризненную оду стало безделицей — занятием на два-три часа. Марк же радовался за брата. Конечно же, что-то скребло на сердце. Но… Это же брат. Нет, Марк тоже не стал сомневаться. Не захотел.
Отец посмотрел на юного воина, крепко сжал его плечо и глухо сказал:
— Vivere militare est[2]. Ради брата, ради Рима. Ради себя.
Марк хотел отшутиться, но что-то сдавило горло. Марк решил, что отныне будет избегать многословия — пусть остается брату. У каждого свой путь. И сил хватило лишь на два слова:
— Спасибо, отец.
* * *
Из штаба прислали beneficiarii[3]. Тридцатилетний легат Марк Корнелий даже не пытался спорить — знал, что бесполезно. Придется присматривать за чьим-то сынком-неумехой. Ничего другого Марк не ожидал.
— Патриций Гай Гракх прибыл в ваше распоряжение, командующий, — юный патриций держался достойно, что несколько удивило легата.
Обычно выходцы из богатых семей появлялись в носилках. Неважно, что Рим находился в двух месяцах пути — традиции превыше всего. Юные патриции считали, что недостойно представителям богатых родов осквернять стопы грязью варварской страны.
— Постараюсь сделать все возможное для славы Рима.
Эти слова понравились Марку. И удивили. Обычно патриции всеми силами старались прославить Императора, частенько забывая о Риме. Этот же паренек поставил Рим на первое место.
Марк открыто улыбнулся и протянул руку:
— Зови меня просто Марк. У меня в легионе нет места пустым формальностям и преклонению перед званиями. А насчет твоего обещания… Faber est suae quisque fortunae[4].
Три месяца прошли в непрекращающихся стычках. Карфаген не вступал в открытую войну, а Рим ограничивался присутствием войск на границе. Люди же гибли десятками каждый день, каждую ночь.
Марк налил две кружки вина. Протянул одну Гракху.
— Плохо дело… — Легат выплюнул эти слова, как горечь полынной настойки.
Гракх кивнул:
— Если карфагеняне полезут, нам не выстоять. Осталось в лучшем случае три четверти воинов. Эта война, Марк, а не мелкие пограничные стычки.
Последние три слова патриций выделил особо. Подобные обороты частенько попадались в сводках новостей из сената.
— Надоело, — бросил Марк и отпил глоток вина.
* * *
Эта ночь пахла кровью. Передовые части Карфагена ударили внезапно и Пятую когорту смели в полчаса. Еще можно было бы что-то изменить, но время уходило песком сквозь пальцы — пока прибежал вестник, пока легион дошел до заставы, пока…
Марк не успевал.
Там, на берегу этой проклятой речки Тицины, умирали шесть сотен воинов. Его воинов. А легион все еще выходил на рубежи.
Гракх глухо сказал:
— Это война.
Марк коротко кивнул. В такие минуты ему было неприятно прибегать к словам. Казалось, что они мешали, забирали драгоценное время. Когда-то Марк ответил отцу: «Слова пусть остаются брату, дела — мне».
