Юность знаменитых людей - [38]

— Вы не ошибаетесь, ваше высокопреосвященство, — сказал священник, — ребенок сам приготовил этот сюрприз без нашего ведома.

— В таком случае я могу смело предсказать, — произнес епископ, — что этот ребенок сделается впоследствии чудом нашего века.

Предсказание епископа сбылось. Пьер — конечно вы догадываетесь, что маленький оратор, был не кто иной, как он, — посланный затем в школу для окончания своего образования, был и там предметом всеобщего удивления. Но не думайте, что он занимался только отвлеченными науками и сухими размышлениями: он находил также время для сочинения очень забавных и веселых комедий, которые читал товарищам в часы досуга и даже разыгрывал в них с большим искусством главные роли.

Шестнадцати лет Пьер был удостоен на конкурсе звания профессора риторики, а двадцати — преподавал в городе Э (Aux) философию и богословие. Достигнув, спустя некоторое время духовного сана, который дал ему возможность оставить профессорские занятия, Пьер занялся исключительно научными исследованиями и философиею. Это было началом его громкой славы, которая сделалась впоследствии всемирною.

«Пьер Гассанди — говорит его биограф — был философом, археологом, историком, физиком, натуралистом, астрономом, геометром, анатомом, проповедником, беллетристом и биографом; он изучил множество наук и искусств. Он же вложил всю душу свою в дело развития ума и сердца гениального Мольера. Наставник с учеником оставались друзьями в течении всей жизни; Пьер Гассанди был свидетелем успехов своего ученика, которые, как он говаривал, напоминали ему то время, когда он и сам сочинял комедии, но конечно далеко не такие».

Около 1740 года в деревне Рорам близ Вены жил бедный колесник. В часы отдыха от тяжкой дневной работы он аккомпанировал иногда по вечерам на плохой арфе своей жене, которая умела петь национальные песни. К этому семейному концерту присоединялся обыкновенно их сын, которого звали Жозеф; ему было не более восьми лет. Он не мешал концерту, так как ограничивался одним только подражанием скрипке, водя одной деревянной палочкой по другой.

Нужно заметить, что звуки, издаваемые этим странным артистом, обнаруживали верность слуха; сам он был всегда в большом восторге в продолжении всего концерта. Случалось, что он и подпевал своей матери; голос у него был приятный и пел он верно. Школьный учитель, будучи вместе с тем учителем пения в капелле маленького соседнего города Геснбурга, однажды случайно присутствовал на одном из этих домашних концертов. Пораженный прекрасным голосом Жозефа и движимый желанием приобрести хорошего певчего для капеллы, он упросил отца отдать ему на воспитание маленького Жозефа.

Отец согласился. Ребенок был в восторге от мысли, что будет учиться музыке; он охотно согласился переселиться в город к своему учителю. Три года пробыл он в капелле.

Дома Жозеф занимался музыкою по собственному влечению; он пел как поют веселые птички в лесах. Невинные упражнения в пении вызывали улыбку и похвалы добродушных родителей, которые несмотря на свою бедность, избавляли его от всяких лишений; но увы! в капелле Геснбурга обстоятельства изменились.

Там в продолжение нескольких часов нужно было повторять одну и ту же гамму; приходилось путаться в делом хаосе черных точек, крючковатых линий, строго соображаться с требуемым тактом и согласовать во что бы то ни стало усилия голоса с движениями палочки; и все это под надзором строгого учителя, который не обращал внимания на утомление, никогда не хвалил, потому что даже не допускал мысли, чтоб можно было приготовить урок дурно, — выходил из себя и строго взыскивал за малейшую ошибку или небрежность; он по целым дням мучил и морил голодом несчастных мальчиков, предоставленных его суровой власти.

Хотя он обязан был кормить своих воспитанников, но в этом отношении он обнаруживал столько же скупости, сколько щедрости он проявлял в колотушках; каждое наказание давало ему экономию, так как оно заключалось помимо побоев в оставлении без обеда. Во время посещений капеллы епископом, маленький Жозеф пел в хоре и играл на цимбалах в праздничном оркестре. «В эти дни, — говаривал он позже, рассказывая воспоминания о своем детстве, — хотя я добросовестно старался исполнять свою партию, но, ударяя по цимбалам, всегда сам рассчитывал получить потом удары».

Между тем, когда отец и мать, навещая мальчика спрашивали, доволен ли он своим положением, Жозеф никогда не жаловался; обходя молчанием ежедневные посты, ругань и колотушки, он говорил только о своих успехах в музыке; она одна поддерживала его; для нее он забывал все лишения, наказания и несправедливости.

Быть может он повторял про себя, сам того не зная, слова, которые произнес за несколько лет перед тем другой бедный ребенок — Гаэтано Майорано. Этот ребенок приводил в отчаянье своего отца, потому что бегал по целым дням за странствующими музыкантами, никогда не упускал случая послушать в церкви органа и петь в хоре. Органист одной капеллы, заметив постоянные посещения церкви мальчиком и внимание, с которым он слушал певцов, спросил его однажды:

— Ты очень любишь пение?