Юность в кандалах - [71]

Утром мы приехали в Липецк. Ярославский оказался прав, и его действительно заказали со всеми вещами. Мы попрощались, но мне уже было особо не до этого: мой мочевой пузырь разрывался. Мусора в туалет не выводили, а когда отводили в последний раз, у меня снова ничего не вышло. Я взял у одного из зеков бутылку и попробовал отлить в неё. Безуспешно. Я уже чуть ли не выл в голос и ждал, когда же наконец будет Воронеж. О том, что высадка именно там, я узнал от бывалых зеков, уже ездивших этим маршрутом. Далее Столыпин не идёт.

После Липецка вагон стал намного свободнее, вылезли в том числе и малолетки, и я лежал на третьем ярусе, стискивая зубы. У меня было впечатление, что скоро глаза вылезут на лоб. Спросил у легавого, когда в туалет.

— Всё уже, никаких дальняков, теперь остановка в Воронеже! — услышал в ответ.

Мне хотелось лезть на стенку. Наконец, к обеду, Столыпин остановился и назвали наши фамилии. Автозек был припаркован прямо напротив выхода с вагона: для посадки нужно было только перепрыгнуть. Успел заметить, что светит яркое солнце, несмотря на то, что стоял конец ноября.

Кто-то из арестантов сказал, что в Воронеже два централа, но транзитники сидят только на одном. Он находится прям в центре города, как и в Смоленске, туда мы и едем.

Зайдя на сборку, я сразу побежал к дальняку. Какое же это было облегчение! Я думал, что у меня подкосятся ноги и потеряю сознание. Ну что же, одной проблемой меньше.

На тюрьме было два корпуса, старый и новый. Транзит располагался на новом, куда нас и подняли со сборки. Хата была большая, даже больше, чем 601 на пятёрке, и абсолютно пустая. Весь наш этап загрузили в неё. С наступлением темноты наладили с местными дорогу. Сбоку камеры пустовали, но этажом выше хата была заселена. Первым делом, мы пустили курсовую, где перечислили каждого из этапников. Вскоре пришла малява от положенца.

— Пацаны! — обратился к нам дорожник, прочитавший маляву. — Местная братва интересуется, есть художники?

— Вот малой неплохо рисует, — показал на меня один из можайских взросляков, с которым я был в хате на Смоленске, где от нечего делать часто рисовал.

— Ну не художник, так, самоучка, — поправил я.

Так в ответной маляве и отписали. После этого пришла малява уже на моё имя. Блатные интересовались, смогу ли я перерисовать рисунок с марочки на тетрадный листок. Перерисовывал я намного лучше, чем рисовал, поэтому в ответ написал, что можно попробовать.

Вскоре на моё имя пришёл груз. В нём была большая, где-то метр на метр марочка, таких красивых я ещё не видел. Вся хата восхитилась ей. Марочка была нарисована в цвете, явно профессиональным художником. На ней была изображена девушка, в милицейской форме, блузка была растёгнута, грудь закрывал бюстгальтер. Она сидела на коленях и колола шприц в вену. Глаза закатились от кайфа. Около ног росли цветы мака, сзади девушки было потрескавшееся надгробие, над которым стояла смерть с косой, держащая девушку за плечо. Действие происходило в пустыне, то тут, то там, лежали черепа. Один череп, в углу, был в милицейской фуражке, которая на девушке как-раз и отсутствовала, а на некоторых других сидели вороны. Наверху была надпись: «Братве Воронежского Централа от Братвы Пятигорского Централа».

В маляве просили перерисовать только отрывок с девушкой и жнецом. Видимо для партака. Авансом загнали несколько пачек хороших сигарет, и обещали остальной грев после сделанной работы. Времени было в обрез, заказать на этап могли со дня на день, поэтому я сразу принялся за работу. Карандашей не было. Были только синие ручки и тетрадные листы в клетку. Ими я и начал рисовать, без права на ошибку. Работа мне так понравилась, что вдохновение сразу подхватило меня, и вскоре я закончил. Но отгонять марочку раньше срока было жаль, поэтому, пока позволяло время, я перерисовал этот отрывок и себе на память. Вышло похуже, конечно, чем на варианте для братвы, но тоже неплохо. Он так до сих пор лежит у меня, уже на свободе, сохранить его я смог. После этого я отогнал марку и экземпляр для блатных обратно и вскоре пришло вознаграждение. Кинув на дубок пару пачек сигарет, что у меня были ещё с Можайска, грев от воронежских убрал в баул. Я не думал, что этап так затянется, и каждая пачка была уже на вес золота, а уж тем более «басявых» по тюремным меркам, импортных сигарет. Сигареты на дубке разлетелись мигом, многие этапники страдали от нехватки курева.

На Воронеже мы были, к счастью, всего пару дней: хата была омерзительным клоповником. Даже в Смоленске не было столько клопов, здесь они облепляли тебя всего и сжирали. Но долго мучаться не пришлось, вскоре нас заказали на этап.

На сборке один из строгачей сказал, что тут мусора лояльные, и у них можно спокойно узнать свою конечную «остановку», то есть область, в которую ты едешь сидеть. Нас вызывали по одному и уводили в автозек. Я волновался: вопрос куда попаду стоял ребром. Говорили, что дальше в этом направлении Саратов, Пенза, Ульяновск и Урал. На Урале и в Саратове была жопа, там были самые красные лагеря в России. Пенза была черная, про Ульяновск непонятно. Говорили, что там есть и черные и режимные лагеря.