Юность в кандалах - [66]

А однажды произошёл странный случай. Сидим мы в столовой, заходит Бахарик, идёт к подоконнику и оборачиваясь, возмущённо заявляет: «А где моя пайка?». Пайкой в тюрьме называлась положенная пайка хлеба. Мы только развели руками, не знаем.

— Скрысили! — орёт Бахарик. — Я тут на подоконнике оставил, специально на потом.

— Ну, давай тумбочки перевернём, — сказал я. — Может этап новый. Не свои то точно.

Собрали вместе всех арестантов карантине в столовке. Не было только насильников, они в это время драили полы.

— Похоже у нас завелась крыса. Грязная, мерзкая крыса, — начал я речь. — Сегодня отсюда, с подоконника, кто-то утянул пайку хлеба, которая принадлежала Бахарику. А пайка, как известно, в тюрьме — святое. Когда мы голодаем, когда жрать нечего, на чём мы живём? На хлебе. Хлеб всему голова. И кто-то позволил себе взять чужое. Если признается сейчас, то бить не будем. Итак, кто это?

Все молчат.

— Тогда, раз никто не виновен, мы сейчас поднимем и осмотрим все тумбочки. Согласны?

Раздались утвердительные голоса. Кто-то даже возмущался: «Конечно, как ты мог подумать?». Сказано — сделано. Но предварительно нужно было опросить всех. Подтянули братьев.

— Хлеб брали отсюда? — я указал на подоконник.

— Нет, не брали, — дружно ответили братья.

Всем скопом мы пошли осматривать тумбочки. Включая наши собственные. В одной из тумбочек кубрика, где спал новый этап, нашлась пайка хлеба.

— Чья тумбочка? — спрашиваю.

— Моя, — выходит вперёд долговязый насильник.

— Ты же ел свою пайку за обедом, я сам видел, — я прекрасно это помнил, потому что мы сразу заметили, как жадно набрасывается он на баланду, это заметил и Бахарик, регулярно предлагавший ему свою пайку в обмен на секс-услуги.

— Ел, — потупил глаза он.

— Так пайку с подоконника чужую, ты взял? — спросил я.

— Я… — еле слышно пробормотал он.

Тут я реально разозлился. Он раздражал меня изначально. Ненавижу насильников, педофилов, педерастов. К Бахарику, который вроде как был натуралом, но пользовался услугами п*доров, я относился тоже не очень хорошо.

— Дай зажигалку! — обратился я к Стасу. Тот протянул мне её.

— Зачем зажигалку? — испуганно спросил долговязый.

— Пожалуйста, не надо! — встрял младший брат.

— А ну отойди, — я рукой отвёл младшего в сторону.

— Ты понимаешь, что совершил крысиный поступок? А за поступки надо отвечать, — спросил я у старшего, мне хотелось услышать осознание вины из его уст.

— Да… — он кивнул, и я, сжав зажигалку в кулаке, сильно ударил его в лицо.

Он упал, из носа пошла кровь, под глазами растянулись синяки. То ли сломал, то ли разбил нос.

Я взял его со Стасом под руки и отвели в умывальник. Он довольно долго умывался там и останавливал кровь.

После этого Бахарик начал усиленней вести свои переговоры. Присоединился к нему и Шмидт.

— Ты понимаешь, что в зоне тебя выебут? — говорили они по вечерам, сидя рядом с ним на шконке. — По беспределу, толпой, тебе будет больно. А тут, со мной, по-хорошему за грев, сходишь на дальняк, в зону поднимешься уже рабочим п*дором, и никто опускать тебя по беспределу там не будет.

В итоге долговязый не выдержал и сдался, согласившись сделать Бахарику минет. Они пошли вместе в туалет, потом с ним же пошёл Шмидт, и, к моему удивлению, Стас.

Через пару дней, новый этап подняли в зону, а нас по-прежнему оставили в карантине. Только теперь наш коллектив пополнился новеньким с того этапа, который так же сидел за изнасилование. Только в отличии от братьев, он был невиновен.

У него была девушка, они встречались, но её родители были против отношений. Узнав, что детишки начали вести половую жизнь, они написали заяву за изнасилование, и парня упекли в тюрьму. Девушка на суде рыдала, говорила, что это было по обоюдному согласию, но суд остался непреклонен. Причём всё это было отражено в материалах дела, которые он нам показывал. На зону он так же приехал на перережим, недавно ему исполнилось восемнадцать.

От нас он получил погоняло Рыжий, за веснушки и волосы, отливающие рыжим оттенком.

После того, как новый этап поднялся в зону, к нам в карантин прибежали опера и воспет.

— Да вы совсем ох*ели! — орал старший опер. — А ну построились!

Мы выстроились в коридоре. Опера назвали фамилии Бахарика и Шмидта, и те вышли вперёд.

— За мной! Отправляетесь в ДИЗО! — рявкнул кум. — Я ещё и дело на вас заведу! За изнасилование!

— А вы, — обратился он к нам, — в зону подниметесь. Я всё сделаю, чтобы вам там жизнь сломать!

Бахарика и Шмидта увели.

После этого к локалке карантина начали подходить местные «блатные».

— Сухой! — орали они мне. — В зону тебя поднимут, тебе п*зда! Как с гада спросим!

— Ты что ли спросишь? Кто ты есть?! — отвечал я. — Вы с козлами в одной упряжке! И ты будешь мне про гадство рассказывать? Да и гадские поступки я не совершал.

— Вы шныря петухом сделали! — говорили они.

— Во-первых, я с ним в половую связь не вступал. Во-вторых, насколько мне известно, с пацанами у него всё было по обоюдному согласию.

— Ты ему нос сломал! А они после этого его изнасиловали!

Вот как оказывается петух всё преподнёс. Надо было ему ещё всечь.

— Нос я ему сломал за крысятничество! Не веришь, поинтересуйся у остальных! Расход! — я ушёл обратно в здание карантина.