Юность в кандалах - [61]

— Давай, давай, проходи, не задерживайся! — подтолкнул меня в спину сотрудник.

Я зашёл внутрь. Дверь вела в небольшой актовый зал, видимо для брифинга сотрудников, со множеством стульев, которые были сдвинуты к стенкам. В кабинете было человек десять рослых, крепких парней в робах. «А вот и бл*ди,» — я начал высматривать по совету Дельфина окна. Но окна были далеко. Активисты окружили меня, с интересом разглядывая.

— Чё, скинхед? — спросил один, самый крупный, указав на руну на моей шее. Кулаки у него были большие, пудовые, видимо внутрь был закачан вазелин.

Вазелин в кулаки часто закачивали активисты на зонах, от этого кулак становился тяжелым, не чувствовал боли и удары наносили еще больше урона.

— Да, скинхед! — с вызовом ответил я.

— От воровского отстранён? — спросил другой, ростом выше меня.

— Нет, не отстранён.

— А что же тряпку не берешь, если ты скинхед, а не блатной? — спросил козёл с вазелином в кулаках. Всё время они ходили вокруг меня, я старался не поворачиваться ни к кому спиной, ожидая удара, но их было много и всё время кто-то оказывался сзади.

— Потому что не собираюсь мусорам полы мыть! — сказал я, и тут же получил удар по затылку. В глазах потемнело, мне нанесли ещё несколько тяжёлых ударов с разных сторон, я упал и несколько человек схватили меня, чтобы не мог отбиваться.

— И полы мыть будешь, и запретку копать, — сказал бл*дина с вазелином, видимо самый главный среди них, помимо Биджо. — А теперь держите его, пацаны!

Меня подняли под руки. Вырваться не получалось, меня крепко держало несколько человек. Я чувствовал себя очень неуютно, будучи полностью голым. Вазелиновый козёл стоял напротив меня.

— Возьмёшь тряпку? — спросил он.

Я отрицательно мотанул головой.

Последовал удар прямо в печень. Всё тело изнутри прожгло болью.

— Возьмёшь?

— Нет!

Снова удар. Вопрос. Отказ. Удар. Вопрос. Отказ. Удар. Я уже потерял счёт ударам. Счёт времени тоже был утерян, но мне казалось, что я тут уже целую вечность. Печень разрывалась от острой боли. Хитрые ублюдки, знают куда бить, методично отбивая внутренние органы. Во время пыток на Петровке не было так больно, хотя там отбивали почки и держали на растяжке. Потерять бы сознание, думал я, но сознание не терял. От следующего удара взвыл уже так, что думал, глаза на лоб вылезут. Понял, что еще один-два удара и прощай печень. На теле уже была большая гематома. В голове за долю секунды пронеслись мысли. Надо оно мне? Кому я что доказываю? Я не блатной, живу и так мужиком, после тряпки так же живут мужиками, чем мне это навредит? Инвалидом освобождаться не хотелось, а сломать меня они были нацелены твёрдо.

— Х*й с вами! — из последних сил выдохнул я. — Возьму я вашу тряпку!

Меня отпустили, я рухнул на пол. Силы покинули меня.

— Молодец, долго держался. — голос долговязого.

— Принеси воды, — голос с грузинским акцентом. Биджо, видимо. Сам он в пытках не участвовал, и видно его не было, но было ясно, что всё происходит с его подачи.

Мне вылили на голову холодную воду с фанки. Кое-как присел. Чувствовал, как пульсирует печень отдавая острой болью. Меня подняли под руки и провели обратно в козлодёрку.

Оставив там, активисты вышли.

— Ну что, теперь готов соблюдать режим содержания? — улыбался сотрудник. Сволочь.

Я молчал. Он поднялся со стула и нахмурился.

— Давай, протирай! — указал он на ведро.

Я взял тряпку, выжал, едва коснулся до пола и тут меня объяла злость. Я швырнул мокрую тряпку на пол.

— Протёр! — злобно рявкнул я.

Сотрудник посмотрел на меня, посмотрел, и… махнул рукой.

— Ладно, иди. Всё равно в руки взял и протёр, — он протянул мне мою одежду.

Одевшись, я вышел обратно на продол, где так же сидели на корточках этапники и присел рядом. Вскоре нам принесли робу и матрасы. В комплект входила сама роба — штаны и вверх, который называли лепнем, а так же телогрейка и шапка-ушанка. Пришёл новый сотрудник, высокий и худой.

— Переодевайтесь! — сказал он. — Вещи личные сдавайте, сумки пока оставляйте. Робу одели, матрас в одну руку, баул в другую и пошли за мной.

Мы одели робу и проследовали на другой выход с вахты. Пройдя через ворота, вышли на плац, спереди было здание карантина, вдали виднелись бараки жилой зоны.

Вертухай открыл локалку карантина и завёл нас внутрь. Локалку закрыл на замок.

— Добро пожаловать в Можайскую воспитательную колонию!

Карантин

Сопровождавший нас высокий и худой сотрудник представился воспитателем карантина. В воспитательной колонии не было начальников отрядов, вместо них были воспитатели, которые, по сути, исполняли ту же функцию, и отличались от начальника отряда только названием. Мы построились у входа в каптёрку карантина, и по одному заходили внутрь, сдавали баулы. Курево тоже забрали, оставив каждому по пачке.

— Сигареты я вам буду выдавать, — сказал воспет.

В карантине была комната для приёма пищи, несколько помещений со шконками, которые назывались кубриками, каптёрка и дальняк с умывальником.

Первое, что меня обрадовало, это то, что там был долгожданный унитаз! Я уже соскучился за полтора года отсидки по «белому другу» и радовался, что теперь в туалет можно ходить по-человечески, не сидя на корточках.