Юность в кандалах - [60]

— Я хочу на дальняк отпроситься после шмона и там её достать.

— Ну, смотри! — мы подошли к остальным.

Контингент на этап подготовили, конечно, знатный. Было ясно, что нас специально собрали всех вместе и приём обеспечат жёсткий. Этапа ждали: Шмидт — смотрящий на можайском централе за малолеткой, уже год сидевший на взросле; Стас — мой сокамерник, убивший мента; Бахарик, отсиживающий срок в третий раз; ещё один парняга, пару месяцев отсидевший на взросле, имя его не помню; ну и я — тоже сидевший на взрослом и смотрящий на малолетке за общим корпуса. Все ехали на перережим.

Шмидт был крупным парнем, чуть выше меня, с длинными волосами, сидел уже года три, и после подъёма на взросляк смотрел там за малолеткой. Сидел за убийство, срок ему дали по максимуму — десять лет. Убил он скинхеда, но по бытовым мотивам. Это был его знакомый и у них ночью в парке случился конфликт. Шмидт с другом его избили и воткнули нож в глаз. На взросле Шмидт, ранее не употреблявший наркотики, пристрастился к героину. Первый раз я видел, чтобы человек, ранее не употреблявший наркотики, начал колоться в тюрьме.

Другой парень, тоже успевший посидеть на взросле, особо ничего из себя не представлял, поэтому я даже имени его не запомнил. Родом он был из Воскресенска.

Ожидая этапа, мы подбадривали друг друга и приводили в боевое настроение. Долго ждать не пришлось: двери сборки открылись и нас повели на выход.

Везли в лагерь на автозеке. Ожидание нервировало, и в то же время хотелось, чтобы время тянулось подольше. Но дорога до Можайской воспитательной колонии была близкой.

Автозек остановился и открылась дверь

— По одному выходим, сразу на корточки и гуськом на вахту! — раздался грубый мужской голос с улицы.

Гуськом? Такого я еще во время езды по этапу не встречал. Издевательства начинаются. Первым вышел Бахарик, и с улицы раздались звуки ударов и матерщина.

— Ай, хватит, у меня печень больная! — кричал Бахарик с улицы, но удары не прекращались. Наконец, его крики удалились.

Следом пошёл Воскресенский, затем Шмидт. Звуки ударов и матерщина не прекращались.

В отсеке автозека оставался только я и Стас. Следующая очередь была моя. «Погнали!» — подумал я и пошёл на выход.

Только спрыгнул с воронка, и мне сразу прилетело дубинкой по спине.

— На корточки сел, быстро! — орал голос, разглядеть обладателя его я не успел, так как град ударов не прекращался, но было ясно, что это сотрудники, так как они были в форме. — Гуськом побежал!

Вахта[228] была метрах в двадцати от автозека. Гуськом я никогда ходить не умел и не любил. Я высокого роста, и от такой ходьбы у меня болела спина и колени. Сейчас понимал, что если пойду гуськом, да ещё и под ударами, то рухну через три метра. Пригнулся максимально насколько мог и побежал к вахте.

— Гуськом, сука! — меня рванули за куртку и обрушился град ударов ПР-ами[229], от которых я чуть не упал, но удержался на ногах.

Требование я проигнорировал и максимально быстро побежал пригнувшись к вахте. У входа встречали ещё сотрудники с дубинками. Забежав внутрь, я увидел сидящих лицом к стене на корточках остальных этапников. Руками они держали затылок.

— Баул бросил перед собой, рядом сел, руки за голову, глазки в пол! — последовал удар дубинкой.

Я сел рядом со Шмидтом, который был крайним. Баул поставил перед собой и убрал руки за голову. Вскоре слева от меня присел и Стас.

— Итак, детишки, лагерь это красный, все ваши понятия остались в СИЗО. Вы тут, смотрю, все как на подбор, блатные. Эту дурь из вас тут выбьем. Есть те, кто отказывается от режима содержания? — раздался звучный голос сзади.

— Я отказываюсь! — сказал я.

— Я! — Бахарик.

— Я! — Шмидт.

— Псы еб*ные! — Стас.

Один Воскресенский промолчал.

— Ты че сказал, урод!? — один из сотрудников с размаху ударил Стасу ногой под зад, схватил его за загривок и повёл куда-то.

Бахарика подняли следом и тоже увели. Вскоре он вернулся. Потом пошёл Воскресенский. Вернулся так же быстро. Нас со Шмидтом пока не поднимали. Вскоре привели Стаса. Шмидта увели вместо него. Не было его довольно долго. Время тянулось медленно, руки уже затекли. Наконец, пришёл и Шмидт. Позвали меня.

Я встал и прошёл в кабинет, видимо, для дежурного сотрудника, такие кабинеты на централе мы называли козлодёрками. На полу стояло ведро, в нём лежала тряпка, пол рядом был мокрый. Я понял, что это и есть та самая «тряпка», через которую осуществлялся подъём в зону, и, судя по вымытому полу, наших уже поломали.

— Раздевайся догола, обыск! — сказал сотрудник, который был в этом кабинете.

Я разделся, одежду забрали, даже трусы. Зашёл ещё сотрудник с материалами дела в руках.

— Как фамилия? — спросил он.

Я ответил.

— Бери тряпку, мой пол! — жестом указал он на ведро.

— Не буду! — сказал я, ожидая удара. Но удара не последовало.

— Пошли за мной! — указал он на выход.

— Что, прямо голым? — спросил я.

— Да, прямо так!

Мы вышли из козлодёрки, следом вышел еще один сотрудник. Сотник рассказывал, что если ломают мусора, то бьют прям в козлодёрке. Я понял, что ведут меня к активу.

Мы прошли по узкому коридору и подошли к двери, которая вела в какой-то кабинет. Около входа стоял молодой парень кавказской внешности в арестантской робе. Он смотрел на меня и ухмылялся. «Биджо!» — понял я.