Юность разбойника - [35]

Тут Анна взглянула на него. Ергуш отвернулся. Перевернулся на спину, поднял глаза на верхушки елей, выше, еще выше, в голубое небо. «Хорошо бы мы с Зузкой подружились, — размечтался он. — Тогда бы ей нечего было бояться, я б ее никому в обиду не дал. Только бы Анна не дразнилась…»

Зашумел ветер по лесу, заскрипели, застонали деревья, заплакали… Солнце скрылось, полумрак опустился на четыре лапы к корням деревьев, темные тучи вперегонку неслись над лесом.

— Гроза идет! — сказал Ергуш и поднялся.

Закричала ореховка, — отчаянный крик ее хватал за душу. Недалеко где-то, шагах в ста, около остроконечной скалы. Ореховка взлетела, потеряв два-три перышка; они закружились в воздухе.

— Там что-то есть! — шепнул Ергуш; глаза у него заблестели, все жилочки так и заиграли. Он подхватил валашку.

— Хочешь нас бросить? — испугалась Зузка.

— Сейчас вернусь! — кинул он через плечо и осторожно, крадучись, в обход стал подбираться к скале.

Сначала он ничего не разглядел. Только небольшая пещерка чернела под скалой. Стенки гладкие, сухие, дно выстлано хвоей… Зато в сторонке что-то шевельнулось. Будто обломок камня, небольшой и серый. И будто ушки остренькие торчат…

Ергуш крался тихо, осторожно, не спуская глаз с этого предмета. Разглядел: да это котенок, только большой уже! В серой шубке с чуть заметными полосками. Котенок пристально смотрел на лес, сидел неподвижно. Ергуш стоял у него за спиной.

Прикинул расстояние: шага три. Недалеко. Прислонил валашку к камню, бросился вперед, схватил, прижал…

Котенок фыркнул, зашипел, заметался — он кусался и царапался. Ергуш не выпускал его. Сжимал все сильнее и сильнее…

— Царапается, гадина! — пробормотал он, почувствовав его коготки на груди у себя. — Как быть?

Нащупал шею звереныша, ухватил за шиворот, спустил к ногам и, придерживая его коленями, сбросил кабаницу. Плотно завернул в нее кошку — одна голова торчала. Яростные, в зеленых искрах, глаза, острые зубки в оскаленной пасти…

— Ну вот, — сказал он, — прямо как младенчик…

Подобрав валашку, он побежал с добычей к девочкам, радостный, торжествующий.

— А я кошку поймал, — крикнул он им издалека, — дикую!

Девочки ахнули, запричитали: Ергуш был весь в крови.

Рубашка разодрана, по голой груди стекают тоненькие струйки крови.

— Пустяки, — сказал он. — Заживет. Зато у меня будет красивая дикая кошка! Приручу, пусть мышей ловит…

Он показал девочкам котенка. Тот все еще яростно фыркал. Девочки трусили, пятились.

— Ну пошли, а то гроза нас застигнет…

Где-то высоко в облаках загремело. Ергуш советовал пойти по тропинке, что вела по гребню горы, вдоль опушки леса. Наверное, эта тропинка приведет их в деревню. Девочки согласились. Пошли.

Как странно стало вокруг: по лесу, меж стволов елей, ходит на четвереньках серый полумрак. Шевелится, шуршит незримое что-то. Духота — дышать невозможно. Травы колышутся, и волосы дыбом встают, хотя Ергуш не испытывает никакого страха. Он-то не боится, зато девчонки знай крестятся. А вот будто муравьи по всему телу забегали, волосы поднялись… Что это такое? От железных частей валашки искры летят. Ступишь на камень — огонь выбьешь… Отчего это?..

— Анна, Зузка, у вас от волос искры! — в веселом удивлении воскликнул Ергуш.

Они оглянулись на него и закрестились чаще: золотая пыль пляшет над волосами Ергуша!

Воздух был насыщен электричеством.

Треснуло, распоролось, загремело…

— Пошли скорее… Гром! — закричал Ергуш и, пригнувшись, побежал по тропинке. Девочки, перетрусившие вконец, семенили за ним. Лес зашелестел. Хлынул сильный ливень.

ДИКАЯ КОШКА

Ергуш мучился: паршивая дикая кошка не желала есть. Он приносил ей сыр, молоко, даже сало. Просовывал осторожно, через приоткрытую дверцу. Кошка норовила цапнуть его за руку, а еды не трогала. Ергуш раскаивался: надо было оставить ее в лесу. Несокрушимый характер. Еще сдохнет с голоду, жалко будет…

Сидела кошка в кроличьей клетке; металась, бесилась. Глаза дикие, страшные. Ей бы только царапать, кусаться. Руки в клетку не просунешь.

Бедные кролики не знали покоя ни днем ни ночью — топотали, пугались. От страха и тревоги дрожали их носики. Пришлось унести клетку с дикой кошкой в Ергушов шалаш.

Ергуш подолгу лежал возле клетки, наблюдал. В руке ломоть хлеба; жевал он, жевал хлеб, а кошка смотрела Ергушу в глаза — пристально, неподвижно. Зачаровать хотела.

«У Палё Стеранки надо совета спросить, — думал Ергуш. — Может, станет жрать живых мышей. А не станет — отнести ее в лес, к той скале…»

Влетел в клетку комар, заметался во все стороны, засучил длинными ногами, как велосипедист. Запел грустную комариную песенку — разжалобить кошку. А она на него и не посмотрела.

С дороги долетели голоса:

— Ергушко! Ергушко!

Выглянул Ергуш — на дороге собрались мальчишки, что-то веселые больно, на месте не постоят. Все тут: Якуб Фекиач-Щурок и Рыжик, Адам Телух-Брюхан, Йожо Кошалькуля и Чернильница, Имро Щепка-Левша и Штево Фашанга-Бубенчик. Сгребали руками белую пыль в бумажные фунтики, бросали вверх. Из фунтиков вырывались белые клубы — вроде бомбы…

Ергуш побежал к ним:

— Чего?

Ребята обступили его:

— Пошли скорей, у нас клест улетел!