Юность - [14]

Дверь с размаху стукнула о бревенчатую стену, и в избу ворвался разъярённый исправник, за спиной которого матёрым медведем вздыбился урядник. Нагнув чутка голову в форменной шапке, штоб не цеплять низкую, закопчённую дымом притолоку крестьянской избы, он грозно поводил очами и свирепо сопел.

– Бунтова-ать? – и в зубы большаку, только мотнулась седая голова, – Как ты смел!? Как смел?

Топорща свирепо усы и брызжа слюной, исправник наградил хозяина дома, вставшего перед ним навытяжку, ещё несколькими зуботычинами. Не мигаючи и кажется, даже и не дыша, старик стоял, боясь утереть кровушку с разбитой морды, падающую на скоблённый пол.

– Вы! – женатым сыновьям досталось шашкой в ножнах – по головам, по хребтам!

Малые дети, сгрудившиеся у печи, с диким ужасом глядели на это, не моргаючи. Глашенька, сама того не замечая, подвывала тихохонько на одной ноте, глядя на избиение родных.

Запыхавшись и окончательно запугав крестьян, исправник немножко успокоился.

– Ишь! – погрозив им кулаком, он прошёлся по избе, глядя брезгливо вокруг, – Думали, не узнаю? Я всё… всё знаю. В оба гляжу!

Усевшись по-хозяйски на лавку, исправник оглядел крестьян, немало напуганных присутствием столь высокого для них начальства.

– Совсем распоясались, – гневно сказал он, и за его спиной нахмурился урядник, шевеля по тараканьи усами и всем своим видом обещая бунтовщикам немыслимые кары, как только уедет такой милосердный и добросердечный исправник.

– Распоясались, – повторил он, – барина на вас не хватает! Да, барина… Ну ничево, ничево…

Еле заметный кивок, и урядник выметнулся из избы, топоча подкованными сапожищами. Минуту спустя в дом вошёл молодой человек, едва ли двадцати лет, одетый по последней парижской моде и пахнущий тонким парфюмом.

С брезгливым любопытством оглядев убогую обстановку, он скорчил гримаску, уместную больше кокотке, и быстро заговорил по-французски с исправником. Тот разом вспотел, подбирая слова, и молодой человек перешёл на русский, давшийся ему не без труда.

– Вово́… Владимир Александрович Турчинов, – поправился он, отчаянно грассируя, – владелец сих… как это будет на русском, шер ами?

– Пажитей? – предложил исправник, на что Вово́ неуверенно кивнул.

– Ваш… как это? Ах да… природный господин!

Большак вздохнул было прерывисто, но смолчал, наткнувшись на взгляд урядника.

– Обленились мужички, – заявил Вово́, расхаживая по избе, с надушенным платочком у носа, разглядывающий обстановку с видом этнографа, – буду у вас… порядок вести.

Не обращая внимания на хозяев избы, дворяне повели разговор на смеси французского с русским, из которого большак только и понял, что молодой барчук решил выжать из мужиков последние соки.

«– Не слушать ни чиновников, ни господ, ни попов, – вспомнилось большаку давнее так явственно, будто это было вчера, а не без малого сорок лет назад, – не выходить на работу, добиваться истинной воли! А она не будет разыскана, пока не прольётся много крови хриястиянской!»

Пренебрежительный взгляд Вово́ на домочадцев, несколько картавых слов и среди них – «пороть» на русском.

«– Резать, вешать, рубить дворян топорами!» – кровавым набатом удалило в уши старику давнишнее.

– … эка скверная погода, – донеслось до старика будто из-под воды, – и всё ведь одно к одному! Кучер, фис дёпЮт[9], руку себе повредил, и эк ведь угораздило лё кон[10]…

Снова смесь русского с французским, и…

– За кучера поедешь, старче! Ну! – урядник без затей двинул большака под дых, помогая тому собраться с мыслями.

«– Воля! Воля! – скандировала толпа, не расходясь при виде готовящихся стрелять солдат. Апраксин ещё раз велел расходиться, и затем скомандовал залп… потом второй, третий…»

На крытом возке позади молодой помещик вёл беседы с исправником, ведущим себя удивительно предусмотрительно, показывая себя тонким и остроумным собеседником. Повозка покачивалась, откормленный полицейский конь легко тянул утеплённый возок, а позади говорили, говорили…

Вово́ делился непринуждённо своими планами на принадлежащие ему земли.

– … привести в порядок, что-то продать, – вырывался из возка грассирующий голос молодого барина, – заставить, наконец власти взыскать недоимки с мужиков…

– Вово́, мон шерри! – донёсся из возка густой смех исправника, – Помните, они теперь не крепостные, и даже не временнообязанные!

– А какая есть разница?!

– Ха-ха-ха! Подловили, мон шерри, подловили! – послышался лязг стекла, и урядник, сидящий рядом на козлах, облизнулся непроизвольно, ещё пуще задымив цыгаркой.

– Где этот ваш… енфант террибле…

– Ха-ха-ха! – захохотал исправник, – Париж в каждом слове, я восхищён!

– Эй, – высунулся он в окно красной мордой, поманив урядника, – иди-ка сюда… ужасный ребёнок, ха-ха-ха!

Получив нежданный гостинец, урядник перебрался на задки, откуда сразу же послышалось бульканье, и до большака донёсся запах ветчины.

Несколько раз господа приказывали остановиться и вылазили из возка, обозревая владения Турчинова и ведя беседы о том, как бы половчее наладить хозяйство, ничего собственно не налаживая. Собственно, споров и не было, молодой помещик и исправник вполне резонно считали главным ресурсом крестьян, которые фактически не могут покинуть земли.