Юность Куинджи - [68]

— Ну, что ты? — уже нетерпеливо спросил Кантаржа. — Неудобно, барышня ждет.

Куинджи вышел в салон. Взгляд внимательных черных глаз был насторожен и чуть суров. Казалось, что он смотрит чуть исподлобья, глубоко, изучающе и видит сразу все: скромное с длинными рукавами голубое платье, плотно облегающее тонкую талию, зардевшееся лицо с грустноватыми глазами, вьющиеся у висков смоляные волосы. Глубоко–глубоко в груди чей–го добрый голос нашептывал ему: «Запоминай ее, она удивительно красива. Понимаешь, красива. И тебе никуда не уйти от этой красоты, если даже не суждено будет вам соединиться. Запоминай». Может быть, ему нашептывала мать — лишь у нее такой добрый и теплый голос. Архип едва заметно приоткрыл губы, и легкая улыбка озарила его лицо. Посветлели глаза и у Веры. Не нужно никаких слов, они рады встрече. Скорее на улицу! Там в осенней полудреме стоят осокори и клены, там над головой синее–синее небо с причудливыми облаками–замками.

Куинджи взял Веру за руку, взглянул на Кантаржу и громко сказал:

— Эт‑то, до свидания, Константин Павлович!

Он привел свою спутницу к морю, на то самое место у обрыва, где когда‑то стоял со студентом Шаловановым. Внизу, у подошвы кручи, почти неслышно плескалось неугомонное море. На затуманенном горизонте оно незаметно переходило в небо и было бесконечным.

— Мы давно не виделись, — сказала Вера. — Не приходишь к нам.

— Работы много, — виновато отозвался Куинджи.

— Сегодня вот ушел…

— Эт‑то…

Архип не договорил, потупил глаза и увидел у ног камешек. Поднял его и стал подбрасывать на ладони. Женское чутье подсказывало Вере, что парню она небезразлична, потому он так волнуется. Припасть бы головой к его сильной груди и стоять рядом долго–долго. «А ты разве не хочешь? — мысленно спрашивала девушка, выжидающе глядя на Куинджи. — Ну зачем отпустил руку? Мне так приятно ощущать тепло твоей широкой ладони. Подойди ко мне. Подойди», — повторяла она, будто заклинание. Решилась было сделать шаг к нему, но вместо этого сказала:

— В город приезжает труппа из Таганрога. Читал афишу? Папа купил билеты. Пойдешь с нами?

— Эт‑то, я сам куплю, — встрепенувшись, проговорил Архип. — Тебя приглашаю.

— Чудной! — воскликнула Вера и улыбнулась. — Зачем же? Билеты уже есть. На «Разбойников» Шиллера. Я читала пьесу.

— А мне дядя Гарась рассказывал о разбойниках. О Тер–Оглу и его товарищах. Они купцов и ханов грабили…

— Нет, нет, — возразила девушка. — То сказка. А Шиллер написал о другом. О благородных людях, о богатой красавице, которая полюбила юношу–бедняка. Его друзей бароны называли разбойниками, хотя они никого не грабили, не убивали. Только хотели, чтобы на земле не было богатых и бедных, чтобы все жили одинаково хорошо и вольно.

Она почти вплотную приблизилась к Архипу и говорила, глядя ему в глаза, но он вдруг увидел перед собой Шалованова. Они стояли на этом самом месте. Студент рассказывал потрясенному Куинджи о Пушкине и Шевченко, о рабской доле народа и о крепостниках, о бедняках и богатеях. В Карасевке живет одна голытьба, в городе купцы и заводчики ни в чем себе не отказывают, нанимают в прислужники таких, как он, Архип… Думая о своем, он словно сквозь вату слышал голос Веры; за ее спиной расстилалось необозримое море, а в двух шагах от них был опасный обрыв. Птица на легких крыльях может слететь с него и счастливо парить над водным пространством… У человека крыльев нет, он свалится в пропасть и разобьется. Жизнь ведет его у самого обрыва. Чуть подступит беда и столкнет с кручи, а посчастливится — еще пройдет немного пути. «Такая доля и у меня» — вздохнул Архип. Подумалось, что они стоят на самом краю обрыва. Он испуганно прижал Веру к себе, чуть ли не понес от опасного места. Вмиг притихшая, она показалась ему легкой как перышко…

Куинджи работал одержимо. Договорился с Кантаржой, что за ретушь портретов сверх нормы будет получать дополнительную плату. Ему нужны были деньги, и он не щадил себя. На рисование времени не оставалось. А тут хозяин стал предъявлять ретушеру претензии.

— Ты удаляешь только пятна и царапины, — заявил он.

Архип вопросительно посмотрел на Кантаржу, а тот продолжил:

— Наша работа должна нравиться заказчикам. На портретах их нужно делать красивыми.

— Какие есть, — ответил парень.

— Тебе что — трудно подрисовать брови, если они жидкие, или убрать бородавку?

— Ладно, сделаю.

Но чем дальше, тем с меньшей охотой он изменял на негативах и портретах индивидуальные черты человека. Десятки и сотни лиц проходили перед ним и окончательно убедили его в том, что непохожесть людей, различное выражение глаз, неповторимость очертаний губ, подбородка, носа, формы бровей, расположения морщин и складок на лице по–своему привлекательны и красивы. Но Кантаржа шел на поводу у мещан и обывателей, потому поучал своего помощника:

— Ты меня не слушаешься. Господин Дикарев, хозяин свечного завода, недоволен портретом. Усы обвислые, левый глаз косит.

— А если такой уродился! — возразил Архип.

— А ты исправь, заказчик того требует. У купцов выпячивай награды на груди висящие, а у барышень губки и бровки делай красивее, чем есть в натуре.