Юность грозовая - [12]

Пообещав Лукичу переговорить с председателем, Захар Петрович заковылял дальше.

Когда он вошел в правление, Курганов, навалившись грудью на стол, недовольно кричал в телефонную трубку:

— Подводу выделю, но ездового — не могу. Честное слово, не могу! Везде у меня люди внатруску, хоть разорвись. Знаю, государственное дело, но и уборка — дело не меньшей важности. Мы сегодня пустили все жатки, а вот с подвозкой хлеба к молотилкам не управимся. Почему? Людей мало. Сами знаете. Нет, не могу! Он сердито положил трубку и, повернувшись к Захару Петровичу, молча подал ему руку.

— Жарко? — участливо спросил Захар Петрович, кивнув на притихший телефон.

— Еще не то может быть. — мрачно проговорил Курганов. — На фронте дела разворачиваются ни к черту. Под Харьковом наши не устояли.

— Неужели до нас докатится?

— Всяко может случиться. Глянув на дверь и убедившись, что она плотно закрыта, Курганов откровенно признался:

— Устал я, Захар Петрович. Иной раз думаю: не хватит сил. Сам посуди: почти всех мужиков проводили на войну. Кто остался в станице? Дети, бабы да мы, старики. А ты хомуты отправил в третью бригаду? — неожиданно спросил он.

До сих пор Захар Петрович никогда не слышал от Курганова жалобы на усталость. Ему всегда казалось, что этому человеку с медвежьей силой, поднявшему однажды опрокинувшийся воз сена, никогда не бывает трудно. «Уж если сказал он, значит, ему и правда нелегко», — глядя на потемневшее лицо председателя, думал Захар Петрович.

— Да, тяжеленько тебе приходится. А хомуты отправил, утром отправил.

Они закурили, помолчали. Захар Петрович, подвинувшись ближе к столу, заговорил:

— Ты, Егорыч, жалуешься, что с подвозкой не управляешься. Так вот: ребята просятся послать их. Пусть испробуют силенку. А пас с Лукичом пошли им на подмогу. Получится юношеско-стариковская бригадка.

— Ты уже и название придумал? — добродушно засмеялся Курганов и, стряхнув со стола пепел цигарки, продолжал: — У тебя, Петрович, и без того работы невпроворот: упряжь-то у нас ерундовая, а теперь на уборке и совсем будет огнем гореть. А с Лукича чего спросишь? Ну, сторожить еще можно поставить.

Захар Петрович недовольно крякнул, насупился, суетливо полез в карман за кисетом.

— Ты вот что, Егорыч. За меня не волнуйся. Сбруя будет в порядке, — Захар Петрович все еще строго смотрел на председателя. — Заберу в поле свою мастерскую и при нужде на месте буду чинить. А Лукича тоже не обижай — идет помогать с душой. Это понимать нужно! А ты — в сторожа! Или думаешь, что тебе пришлют здоровых мужиков? Гляди, чтоб последних не забрали! По теперешней жизни хлебец вот как нужен. — он провел черной от смолы ладонью по горлу. — Надеяться не на что.

— Сдаюсь, Петрович! — Курганов поднял вверх жилистые руки. — Беру свои слова назад.

* * *

Степке Холодову не хотелось отставать от товарищей. Когда отец собрался в ночное, он несмело сказал:

— Батя, а батя, ребята пошли в поле. Может, и мне с ними?

Холодов посмотрел на сына долгим взглядом, словно не верил тому, что услышал, и задумался. Степка, как провинившийся, потупился. Но отец, даже не повысив голоса, спокойно проговорил:

— Оно конечно, без дела болтаться не резон, не такое нынче время. Моего напарника Курганов забрал на жатку, а мне обещал дать помощника. Вот и будешь работать со мной. Одному трудно. — Он покосился на Таню, перематывающую возле стола пряжу. — Да оно так и способнее для нас: когда и не пойдешь в ночное, все одно трудодни запишут.

Степка слушал его без всякого интереса. Отец, угадав его желание, недовольно бросил:

— Не всем же на уборке быть, кому-то и скот пасти нужно. Иль ты думаешь, что там игрушки?

— Дядя, а мне можно на ток, зерно сортировать? — спросила Таня.

Холодов вопросительно посмотрел на вошедшую со двора жену. Та кивнула головой.

— Иди, коль охота, — добродушно сказал Холодов. — Колхозу поможешь, и для себя польза будет. Добрые дела не осуждают.

Таня впервые с благодарностью посмотрела на Холодова и счастливо улыбнулась.

6

Большой пушистый кот выгнул спину, потянулся и прыгнул с подоконника, зацепив стоявший на полу пустой горшок. Он с грохотом покатился к двери. Кот с испугу махнул на кровать, прямо на спящего Мишу.

— Разорвало б тебя, проклятый! — сердито крикнул Миша, и кот отлетел на середину комнаты.

В окна струился бледный свет. «Проспал, — подумал Миша и стал быстро одеваться. — Хорошо, хоть кот разбудил. А где же мать?»

Приоткрыв дверь на кухню, увидел ее возле печки.

— Не опоздал я, мама? — спросил он, разглядывая ее озаренное пламенем лицо.

— Да ведь только светает, — ответила она, обкладывая чугун кусками кизяков. — Умывайся и садись завтракать.

Елизавета Степановна поставила на стол дымящуюся горячим паром картошку. Принесла из погреба холодный, сразу же вспотевший в комнате горшок молока.

Пока Миша, обжигаясь картошкой, ел, мать положила ему в сумку кусок хлеба и несколько малосольных огурцов.

— До обеда перекусишь, день, как год! — настояла она, когда Миша попытался было отказаться от харчей.

По дороге Мишу догнал Василек. Размахивая новым ременным кнутом, он сразу же объявил, что Федя с отцом уже ушел на общий двор и что Таня сегодня тоже будет работать на сортировке зерна.